История Сепфоры, жены Моисея - [3]

— За кого ты меня принимаешь? Стать женой человека только потому, что у него богатые караваны? Какая скука!

— Говорят, что Реба может усидеть на горбу верблюда целую неделю. Знаешь ли ты, что это означает?

— Я не верблюдица, и я не нуждаюсь, как ты, в том, чтобы на мне каждую ночь скакали, издавая вопли, которые мешают спать другим!

Круглые щеки Сефобы зарделись:

— Это потому, что ты еще не изведала этого!

Все вокруг смеялись так громко, что она осмелев добавила:

— Это правда, когда мой супруг не бегает целыми днями за стадами, он каждую ночь наслаждается мною! У меня не такое сухое сердце, как у Ормы, и я счастлива, что могу ублажить его. А это, — засмеялась Сефоба, — труднее, чем разжигать огонь для лепешек!

— Время идет, — мягко вмешалась Сепфора после того, как все успокоились. — Ты уже оттолкнула всех, моя дорогая Орма, всех, кто желал стать твоим супругом. Если ты оттолкнешь и Реба, кто осмелится надеяться на твою благосклонность?

Орма удивленно взглянула на нее, и упрямая гримаса сморщила ее хорошенький носик:

— Если Реба опять приезжает только для того, чтобы болтать с нашим отцом, и опять не осмелится признаться в своих чувствах, то завтра я останусь в своей комнате. Он меня даже не увидит.

— Но ведь ты знаешь, почему Реба не просит у нашего отца твоей руки! Он боится твоего отказа. Он горд. Твое молчание оскорбляет его. Может быть, это будет его последний приезд…

— Ты скажешь ему, что я больна, — перебила Орма. — Ты будешь грустной и очень встревоженной, он тебе поверит…

— Нет, я ничего не скажу, — возмутилась Сепфора. — И уж, конечно, не буду лгать.

— Но это не будет ложью! Я действительно заболею. Вот увидишь.

— Хватит! — вскричала Сефоба. — Мы все заранее знаем, что произойдет! Ты накрасишься, напомадишься, будешь блистать, как всегда, ты будешь прекраснее богини. Реба не будет смотреть ни на кого, кроме тебя. Он даже не сможет закрыть рот, чтобы прожевать лакомства, которые мы приготовим. Грустно быть твоей сестрой. Самые прекрасные и самые гордые мужчины в твоем присутствии становятся глупцами!

Служанки, которые внимательно слушали перепалку между сестрами, прыснули со смеху, и Орма расхохоталась вместе с ними. Сепфора встала и решительно велела сестрам вести овец на водопой:

— Сегодня наш день, мы уже опаздываем. За делом мы забудем мужей и настоящих, и будущих.

***

Колодец Ирмны находился в часе пути от двора Иофара. Вдали возвышалась могучая, покрытая застывшей лавой гора бога Хореба, в которой отражалось вечернее солнце. У подножья горы, между складками и извилинами красных скал, до самого моря простирались равнины, покрытые короткой зимней травой. Такова была страна Мадиан, обширная, суровая и ласковая, покрытая горелым вулканическим песком и пылью, в которых, словно лодки в горячем масле пустынь, колыхались оазисы и колодцы — источники жизни, наполненные чудодейственной водой, были обычным местом сборищ.

Раз в семь дней кочевники, разбивавшие свои палатки в двух-трех часах пути от колодца, владельцы садов, скота и кирпичных домов пользовались правом наполнять у колодца Ирмны свои бурдюки, а когда солнце смещало тени на шесть локтей, они приводили на водопой свои большие и маленькие стада.

Лето близилось к концу, и мужчины двора Иофара уже ушли вместе со стадами в страну Моаб, где они продавали крупный скот и оружие, выкованное кузнецами Иофара. Во время отсутствия мужчин, которые возвращались только к зиме, женщины водили на водопой оставшуюся скотину. Сепфора и ее сестры с привычной легкостью подгоняли стадо по дороге, клубившейся облаками пыли под копытами овец.

Когда вдали показался стрела колодезного журавля, дочери Иофара заметили стадо длиннорогих коров, столпившееся вокруг водопоя.

— Эй, они пьют нашу воду! — закричала Сефоба нахмурившись. — Чей это скот?

Тут они увидели четырех мужчин, сновавших между коровами с палками в руках. Лица их были покрыты сбившимися в клочья бородами, одеты они были в старые, залатанные, изъеденные пылью туники. Они остановились в начале дороги и воткнули в землю свои палки. Орма и Сефоба замерли, оставив на произвол судьбы своих овец. Сепфора, шедшая позади стада, подошла к ним и, заслонившись от солнца ладонью, старалась рассмотреть, что происходит.

— Это сыновья Уссенека, — сказала она, — я узнаю старшего, вон того, с кожаным ремешком на шее.

— Да, но сегодня не их день, — возмутилась Орма, — им придется убраться отсюда.

— Похоже, они так не считают, — заметила Сефоба.

— Считают или не считают, но сегодня не их день, и им придется уйти! — нервно сказала Орма.

Овцы почуяли близость воды, и их уже невозможно было остановить. Блея и расталкивая друг друга, они затрусили к колодцу. Сепфора схватила Сефобу за руку.

— Меньше одной луны назад наш отец вынес решение против Уссенека. Но ни он, ни его сыновья не подчиняются правосудию…

Сефоба нахмурившись повернулась к Сепфоре, словно ожидая дальнейших объяснений, и тут они обе вздрогнули.

— Эй, что вы делаете? Вы что, сошли с ума? — закричала Орма.

С необычайным проворством, издавая хриплые крики, сыновья Уссенека мчались навстречу овцам, разгоняя их палками. Обезумевшие животные стали разбегаться в разные стороны и в мгновение ока рассыпались по склону. Сепфора и Сефоба тщетно пытались собрать овец, но некоторые из них спасались на крутых склонах, рискуя сломать себе шею. За ними, размахивая палками, с гиканьем носились сыновья Уссенека.