История Сэмюела Титмарша и знаменитого бриллианта Хоггарти - [52]

Эту длинную речь произнес я с некоторой горячностью, ибо, сами понимаете, не так-то приятно мне было, что его милость счел меня способным извлечь какую-то выгоду из жениной красоты.

Сперва милорд весь покраснел и, видно, порядком осерчал, но потом протянул мне руку со словами:

— Ваша правда, Титмарш, а я не прав. И позвольте вам сказать со всей откровенностью, вы честнейший малый. Обещаю вам, что вы не пожалеете о своей честности.

И я в самом деле о ней не пожалел; ибо разве я нынче не управляющий, не правая рука лорда Типтофа, не счастливый отец; и разве жена моя не любима и не уважаема во всей округе; и разве Гас Хоскинс не зять мой, не компаньон своего превосходного батюшки в скорняжном деле, не любимец племянников и племянниц, коих он неизменно веселит своими шутками?

Что же до мистера Браффа, то рассказов об нем хватило бы на целый том. Он исчез с лондонского горизонта и вскорости прославился на континенте, где выступил в тысяче обличий и испытывая всяческие превратности судьбы, то возносившей его высоко, то повергавшей в ничтожество. Но, по крайности, одним свойством его натуры нельзя не восхищаться, а именно его неистощимым мужеством; и, глядя, с какой верностию следовало за ним его семейство, я не мог не думать, как уже говорил ранее, что было, видно, в этом человеке и что-то хорошее.

И о Раундхэнде мне следует упомянуть с наивозможной деликатностью. Дело Раундхэнда против Тидда еще слишком свежо у всех в памяти, и притом я просто не понимаю, как мог Билл Тидд, натура столь поэтическая, увлечься мерзкой пошлой толстухой миссис Раундхэнд, которая годилась ему в матери.

Едва дела наши пошли на лад, мистер и миссис Граймс Уопшот стали искать примирения с нами, и мистер Уопшот поведал мне, какую недостойную роль в сделке с Браффом сыграл Смизерс. В свою очередь, и Смизерс пытался ко мне подольститься, когда однажды я заглянул в Сомерсетшир, но я пресек все его поползновения.

— Это он склонил миссис Граймс (в ту пору еще миссис Хоггарти) приобрести акции Западно-Дидлсекского общества и, разумеется, получил за это солидную премию, — рассказывал мне мистер Уопшот. — Но едва он обнаружил, что миссис Хоггарти попала в сети Браффа и, стало быть, он лишится дохода, который приносили ему нескончаемые тяжбы ее с арендаторами, а также управление ее землями, он решил вырвать ее из лап этого негодяя и тот же час отправился в Лондон. Он и меня пытался очернить своей злобной клеветой, прибавил мистер Уопшот. — Но, слава богу, все его подлые замыслы лопнули, как мыльный пузырь. Когда разбиралось дело о банкротстве Браффа, Смизерс вынужден был держаться в тени, не то его собственная роль в сделках Компании непременно обнаружилась бы. Покуда его не было в Лондоне, я стал супругом, счастливым супругом вашей тетушки. Но хотя бог избрал меня своим орудием, дабы привести ее к благодати, не скрою от вас, мой дорогой, что у миссис Уопшот есть некоторые слабости, и, несмотря на все мое пастырское тщание, я не в силах их искоренить. Она скуповата, сэр, весьма скуповата, и я не могу пользоваться ее состоянием в благотворительных целях, как приличествует священнику; у ней на счету каждый грош, она выдает мне на карманные расходы всего полкроны в неделю. При том, осердясь, она не знает удержу. В первые годы нашего брака я противоборствовал ей, да-да, я не спускал ей этого, но, должен признаться, одолеть ее упорство не мог. Я больше ее не корю, я смирился и стал кроток, аки агнец, и она помыкает мною, как ей заблагорассудится.

В заключение своей скорбной повести мистер Уопшот попросил у меня полкроны взаймы (было это в 1832 годе, в Сомерсетской кофейне на Стрэнде, где он предложил мне встретиться), и я видел, как, выйдя отсюда, он зашел в кабачок напротив, а полчаса спустя появился в изрядном подпитии и пошел по улице, выписывая ногами кренделя.

Через год он умер, и тогда вдова его, именовавшая себя миссис Хоггарти-Граймс-Уопшот из замка Хоггарти, объявила, что у могилы своего святого супруга она забыла все земные обиды и готова вновь поселиться у нас, разумеется, выплачивая приличную сумму за стол и квартиру. Однако мы с женою почтительно отклонили эту честь; и тогда она еще раз изменила свое завещание, которое перед тем составила в нашу пользу; она обозвала нас неблагодарными ничтожествами и развращенными прихлебателями и все свое состояние отказала ирландской ветви Хоггарти. Впрочем, увидавши однажды мою жену в карете вместе с леди Типтоф и прослышав, что мы побывали на большом балу в замке Типтоф и что я теперь богатый человек, она вновь передумала, призвала меня к своему смертному одру и завещала мне свои фермы в Слоппертоне и Скуоштейле и все, что скопила за пятнадцать лет. Мир праху ее, ибо она, право же, оставила мне весьма изрядное наследство.

Хоть сам я не сочинитель, мой родич Майкл (он взял себе за правило, как поиздержится, приезжать к нам и гостить по нескольку месяцев кряду) уверяет, что мемуары мои окажутся не без пользы для читающей публики (под каковою он, видно, разумеет себя самого); а коли так, я рад служить и ему и публике, и на сем я с вами распрощаюсь, а на прощанье пожелаю всем, кто со вниманием прочитает мои записки, обращаться осмотрительно со своими деньгами, ежели деньги у них имеются; еще того осмотрительней обращаться с деньгами своих друзей; помнить, что крупных барышей не наживешь без крупного риску и что крупные да ловкие наши воротилы нипочем не удовольствуются четырьмя процентами со своего капиталу, когда могут ухватить больше; а пуще всего не советую ввязываться во всякие спекуляции, коих механика вам не вовсе ясна и устроители коих не вовсе чисты и надежны.