История сексуальности III - Забота о себе - [60]

[407], не должна "делать самой первого шага, если муж домогается ее"[408], поскольку так поступают одни лишь бесстыжие распутницы; но при этом ей не пристало и уклоняться или выражать недовольство, выказывая тем самым свое высокомерие и холодность. Здесь перед нами еще не очень четкий набросок правил, призванных зафиксировать формы взаимной инициативы и знаков обмена, впоследствии так занимавшие умы христианских пастырей. Много внимания Плутарх уделяет началу физической близости супругов, опасностям, уже с самого первого соития подстерегающим их семейный покой, а также прочности складывающихся в этот период отношений. Он напоминает о том, что хотя новобрачных поначалу может ждать весьма горький опыт, преимущества брака со временем все равно откроются и нужно идти дальше, чтобы не уподобиться тому, кто "пчелиные укусы претерпел, а медовые соты бросил"[409]. Но слишком острое физическое наслаждение, испытанное в начале брака, тоже небезопасно: когда его острота притупится, наслаждение может иссякнуть, а вместе с ним и любовь, если только источник ее не коренится в характере и душевных качествах супругов[410][411]. На протяжении всей жизни супругам нужно всячески заботиться также и о том, чтобы плотская связь служила укреплению дружбы между ними. Автор Наставление супругам. дважды прямо обращается к проблеме реактивации чувства (столь же определенно об этом говорит и один из участников диалога Об Эроте[412][413]) и рекомендует супругам, во-первых, избегая раздоров вообще, пуще всего остерегаться столкновений в спальне, поскольку "ссорам, перебранкам и взаимному озлоблению, если они начались на ложе, нелегко положить конец в другое время и в другом месте"[414]; а во-вторых, поссорившись, не спешить спать врозь: "ведь именно тогда им нужно призвать на помощь Афродиту, наилучшую целительницу такого рода огорчений"[415].

Тема [соотношения чувства и дружбы] занимает достаточно много места в творчестве Плутарха. Так, в диалоге Об Эроте мы обращаемся к ней, чтобы провести сущностное различение между любовью к женщине и любовью к мальчикам: в первом случае телесное удовольствие дополняется благотворным воздействием духовного начала, тогда как во втором случае оно, очевидно, лишено взаимности и потому не может служить основанием добрых отношений. Речь об этом идет и в Пире семи мудрецов, когда сексуальное наслаждение сопоставляется с опьянением и музыкой - двумя другими видами физического удовольствия, которые часто упоминают в-одном ряду. Принимающий участие в беседе Мнесифил замечает, что "во всяком искусстве и умении" главное - "не то, из чего творится, а то, что творится, и то, зачем творится и как": ergon строителя не в замесе, но в создании храма, и Музы, когда играют на кифаре или флейте, имеют одну цель - "воспитание нравов" и "умиротворение страстей"[416]. Подобно тому, как Дионис печется не о винном похмелье, так и дело Афродиты (ergon Aphrodites) состоит не в самом плотском соитии (sunousia, meixis), но в доброжелательности (philophrosune) и во взаимовлечении (pothos), в обходительности (homolia) и свычности (sunetheia). В супружеской общении секс призван служить инструментом установления и развития симметрических, обратимых эмоциональных связей: "Афродита, - пишет Плутарх, - трудами своими вершит согласие и любовь [homophrosunes kai philias demiourgos] между мужчинами и женщинами, сливая и сплавляя наслаждением их тела, чтобы слить души"[417].

Такого рода истины, пожалуй, могут показаться несколько избитыми. И все же они вошли в прелиминарии к этой долгой истории - истории двойной кодификации моральных отношений между мужем и женой, как в рамках общих призывов к сдержанности, так и в плане сложного учения об эмоциональной коммуникации посредством сексуальных удовольствий.

*

"Монополистический" принцип: внебрачные половые связи совершенно недопустимы. Требование "дегедонизации": в своей сексуальной практике супруги не могут руководствоваться экономикой удовольствий. Установка на зачатие: целью соития является продолжение рода. Вот главные признаки той этики супружеской жизни, которую разрабатывали моралисты ранней Империи, прежде всего, стоики. Впрочем, здесь нет ничего, что составило бы специфику позднего стоицизма: подобные же нормы можно найти в законах, которые Платон дал гражданам своего Государства; позднее Церковь обяжет их соблюдением добрых христиан. На протяжении веков именно эти три принципа с гораздо большим правом, нежели все ухищрения стоического ригоризма или же моральные проекты эпохи неизменно выступали в качестве источника той сексуальной строгости, которую следовало навязать браку.

Но постоянство этих принципов само по себе отнюдь еще не свидетельствует о полном их тождестве. Мораль императорской эпохи, в той или иной степени отмеченная влиянием стоицизма, не могла удовольствоваться ролью посредника, который просто передаст христианству заимствованный из Платоновой утопии кодекс "монопольного" брака, нацеленного на продолжение рода и чуждого удовольствию. Она привнесла сюда целый ряд своеобразных отклонений, выявляющих формы, вызванные развитием культуры себя.