История руссов. Славяне или норманны? - [48]

Третья фраза: «О семь бо уведахом, яко при семь цари приходиша Русь на Царьгород, якоже пишеть (ся?) в летописании Гречьстем».

Баумгартен (1939) излагает это место так: «о сем бо увидехом» и переводит по-французски: «ce que nous verrons plus loin»,т. е. «что мы увидим дальше» и добавляет: «Effectivement deux pages plus loin, nous trouvons le récit de l’arrivée de Rurik, et de la foundation de l’état, mais indiquée seulement sous l’année 862, au lieu de 852» — «Далее на целых двух страницах мы находим рассказ о приходе Рюрика и об основании государства, но только в 862 г., вместо 852 г.».

Ученый норманист, оказывается, прочитать как следует фразы не может — написано в летописи: «уведахом», а он читает: «увидехом»! С такой точностью науки не создашь.

Тем более, что, во-первых, «уведахом» — не форма будущего времени, во-вторых, не может быть формой будущего времени, ибо находится в предложении в зависимости от формы прошедшего (в смысловом значении) или настоящего времени (в формальном значении): «яко же пишеть», наконец, в-третьих, «о сем уведать» — можно, но «о сем увидеть» — нельзя сказать. Таким образом, на деле не только небрежность, но просто отсутствие понимания русского языка. Вряд ли с такими знаниями можно соваться в науку.

Вернемся, однако, к нашему отрывку. Он интересен не только одной деталью с «нача ся прозывати», — несмотря на свою краткость, он очень богат внутренним содержанием. К выводам, вытекающим из него, мы и обратимся.

1. Приступая к первой русской летописи, летописец не имел никаких русских документов или изустных преданий, которые касались бы начала русской истории. Он вынужден был, поэтому, прибегнуть к летописям соседей. Если бы было даже только подобие русской истории, он несомненно об этом упомянул бы, раз считает нужным указать чужой источник, которым он пользовался.

2. Никакого первоначального свода или обрывков его, по-видимому, не существовало. Если бы такой свод был, он был бы упомянут обязательно. Дошедшие до нас списки русской летописи (в общем все сходные) есть копии, расширенные или сокращенные, или и то и другое вместе, первой русской летописи.

«Повесть временных лет» и есть, в сущности, первоначальный свод, с той только разницей, что последующие летописцы уточнили датировку событий, внесли местами отрывки, носящие апокрифический или даже анекдотический характер, например, желание императора Византии жениться на Ольге, сообщение Гюряты Роговича о падающих с неба белках и т. д. Летопись, разрастаясь за счет вставок, сохранила свой первоначальный костяк почти неизмененным. К подробностям мы вернемся впоследствии.

3. К моменту составления первой летописи летописец не имел решительно никаких, даже изустных преданий о более глубоком прошлом Руси, летопись впитала в себя все народные предания. Так как летопись была трудом коллективным, что было упущено одним летописцем, могло быть дополнено другими. Однако, все вставки говорят о том, что достоверно историческое было включено в летопись с самого начала. Все же дальнейшие дополнения позволяют сделать один бесспорный вывод в приложении к изучению «Слова о полку Игореве»: даже самые первые летописцы в 1114 году ничего не знали о более глубоком прошлом Руси, что не было бы включено в летопись. Поэтому все предположения о существовании народных преданий, касающихся времени до 852 года и не вошедших в летопись, должны быть без всякого колебания отброшены; к таковым относятся сообщения о Бусе (якобы Боозе), о Трояне и т. д.

4. Сведение о набеге Руси на Царьград летописец, по-видимому, заимствовал не непосредственно из греческой летописи, а, очевидно, от лица, читавшего последнюю или переводившего ему ее. Что сведение имело расспросный характер, видно из формулировки — «о семь бо уведахом». Такая формулировка всегда употреблялась в летописях при изложении не собственных, а сведений, добытых от кого-то.

Если бы летописец сам читал греческую летопись, он просто написал бы: «яко же пишеться в летописании Гречьстем», что мы и находим в конце фразы. На деле же летописец еще добавляет: «о семь бо уведахом». Летописец, что очень важно, считает нужным уточнить источник своего сведения. В конечном результате источник его осведомленности — та же греческая летопись, но читал ее не летописец, а лицо, сообщившее об этом летописцу.

5. Несмотря на краткость стиля и экономию места, летописец считал необходимым указать, откуда он заимствовал свое сведение. Следовательно, он не был добродушным простачком, каким его пытались изобразить некоторые, — он уже руководился известным научным методом: он цитировал свои источники, он отличал несомненное от достоверного, а достоверное от возможного или сомнительного. Более того, он, указывая источник, косвенным образом слагал ответственность за истину с себя на источник, из которого он почерпнул данное сведение.

Следует добавить, забегая вперед, что летописец считает необходимым привести мнения, кажущиеся ему ошибочными, но в то же время он настолько осторожен, что не решается вовсе игнорировать их, — он их критикует, например, в разъяснении происхождения названия «Киев», но не отбрасывает их молча. Это говорит в пользу его объективности и старания включить все ему известное о данном предмете.