История русской словесности. Часть 3. Выпуск 1 - [12]
"Байронизмъ" въ чертахъ героя.
Итакъ, въ образѣ героя нѣтъ ничего схожаго съ героями Байрона. Если есть въ немъ черты байронизма, то они лишь искусственно привязаны къ его облику. "Грозное страданіе", "бурная жизнь", т. е. тѣ "богатырскія", сильныя черты, которыя казались Пушкину характерными для поэзіи Байрона, — совсѣмъ не вяжутся съ образомъ плѣнника. Такимъ же неудачнымъ наслоеніемъ «байронизма» въ поэмѣ оказалась любовь къ "свободѣ"… Съ призракомъ свободы (и чтобы позабыть неудачную любовь?) онъ ѣдетъ на Кавказъ… Зачѣмъ? Чтобы убивать горцевъ? Но при чемъ же тогда "призракъ свободы"? Или герой Пушкина хотѣлъ «опроститься», жить съ горцами и дѣлить съ этими «свободными» сынами ихъ радости и печали? но тогда зачѣмъ же бѣжать отъ нихъ? и куда бѣжать?
"Гордое, одинокое страданіе" — тоже черта байроническая, — черта, которую мы находимъ и y пушкинскаго героя,-
Но и эта черта недолго удержалась за нимъ: y него, оказывается, и слезы градомъ льются; въ порывѣ восторга онъ даже «вопитъ»… Такимъ образомъ, глубокаго вліянія Байронъ не имѣлъ на созданіе героя "Кавказскаго Плѣнника". Слѣдовательно, если Пушкинъ и увлекался въ это время произведеніями британскаго поэта, то увлеченіе это его не поработило, — онъ оставался самимъ собою, чуждымъ байроновской энергіи, далекимъ отъ гордости и титаническаго "эготизма".
Вліяніе "Рене".
Гораздо ближе и герои Пушвина, и самъ онъ подходятъ къ Шатобріану. Этого французскаго писателя Пушкинъ зналъ еще до Байрона, и помнитъ его тогда, когда давно уже пересталъ говорить о Байронѣ: въ 1837 г. Шатобріана онъ называетъ "первымъ изъ современныхъ писателей, учителемъ всего пишущаго поколѣнія". Герой Шатобріана — совершенный "Кавказскій Плѣнникъ": онъ не возмущается, не ненавидитъ, не мститъ, — онъ жалуется, тоскуетъ, такъ какъ онъ — жертва, a не боецъ. Глубокая меланхолія, — вотъ, чувство, которымъ онъ живетъ. Онъ — юноиа "sans force et sans vertu", бросившій родину вслѣдствіе несчастной любви; среди цивилизованныхъ людей ему мало мѣста съ его безмѣрнымъ эгоизмомъ. Рене бѣжитъ къ дикарямъ, но тоска, грусть слѣдуютъ за нимъ по пятамъ; теплая, самоотверженная любовь дикарки не вытѣсняетъ изъ его сердца думъ о той женщинѣ, которая осталась на родинѣ.
Героини поэмы Пушкина и повѣстей Шатобріана.
Героини обѣихъ повѣстей Шатобріана ("Rêne", "Atala") напоминаютъ черкешенку изъ "Кавказскаго Плѣнника": Atala, влюбленная въ плѣнника, появляется къ нему ночью, и съ тѣхъ поръ постоянно ходитъ тайкомъ къ юношѣ и ведетъ съ нимъ долгія бесѣды о любви. Потомъ она освобождаетъ его изъ плѣна и умираетъ въ борьбѣ съ своею любовью. Другая героиня Celuta, отдавшая всю жизнь Рене, услышала отъ него признаніе, что сердце его занято думой о другой женщинѣ; Celuta, потерявъ Рене, бросается въ рѣку.
Пушкинъ, Шатобріанъ и Байронъ.
Такимъ образомъ, говоря о настроеніяхъ "міровой скорби", которыя овладѣли творчествомъ Пушкина, мы должны признать, что онъ одинаково увлекался и Шатобріаномъ, и Байрономъ, хотя вліяніе перваго было болѣе сильнымъ, органическимъ, такъ какъ коренилось въ свойствахъ души самого Пушкина.
Отношеніе Пушкина къ поэмѣ.
Самъ Пушкинъ очень строго отнесся къ своей поэмѣ вскорѣ послѣ ея окончанія. Онъ говоритъ въ одномъ письмѣ, что въ поэмѣ пытался создать "характерный типъ" своего времени. "Я въ немъ хотѣлъ изобразить это равнодушіе къ жизни и къ ея наслажденіямъ, эту преждевременную старость души, которыя сдѣлались отличительными чертами молодежи 19-го вѣка",[15] но онъ признавалъ, что нарисовать «характеръ» ему не удалось. Тѣмъ не менѣе, по его словамъ, онъ любилъ свою поэму, такъ какъ въ ней были "стихи его сердца".
Отношеніе критики.
Критика не была такъ разборчива, какъ самъ авторъ. Если недостатки характера героя были замѣчены нѣкоторыми критиками, то они превознесли умѣніе поэта рисовать картины кавказской природы, — этотъ couleur locale, который въ этомъ произведеніи былъ введенъ, какъ художественный пріемъ…
Кроиѣ того, критика совершенно справедливо оцѣнила большую содержательность этого произведнія, большую идейность, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой". Здѣсь была усмотрѣна попытка психолога разобраться въ душѣ "героя времени". Здѣсь были и настроенія болѣе глубокія: "трогательное уныніе, болѣе чувства, болѣе силы, болѣе возвышенной поэзіи" — какъ выразился одинъ критикъ.
Критика о вліяніи Байрона.
Единодушнымъ хоромъ критика современниковъ признала, что на поэмѣ сказалось вліяніе Байрона: кн. Вяземскій указалъ на Чайльдъ-Гарольда, какъ на образецъ пушкинской поэмы. Характеры пушкинскихъ героевъ показались русскимъ критикамъ "чужеземцами-эмигрантами, переселившимися изъ байронова міра". На разные лады повторяетъ русская критика свои мнѣнія о "байронизмѣ" Пушкина, и еще въ 40-ыхъ годахъ Н. Полевой утверждалъ, что "Байронъ возобладалъ совершенно поэтическою душою Пушкина, и это владычество на много времени лишило нашего поэта собственныхъ его вдохновеній". "Кавказскій Плѣнникъ, по его мнѣнію, былъ рѣшительнымъ сколкомъ съ того лица, которое въ исполинскихъ чертахъ, грознымъ привидѣніемъ пролетѣло въ поэзіи Байрона". Эти категорическія утвержденія упрочили въ исторіи русской литературы ходячее мнѣніе о "байронизмѣ" Пушкина.
Книга издана под псевдонимом В. Новодворский. В ней рассказывается история продажи Россией Аляски в авантюрно-детективном жанре.Первое издание (с комментариями) романов известного отечественного литературоведа В.В.Сиповского (1872–1930), автора многочисленных учебников и хрестоматий, а также исследований по истории русской литературы.Авантюрный роман «Коронка в пиках до валета» — достойный образец беллетристики той эпохи. Он может заинтересовать не только любителя жанра, но и вызвать особый интерес специалистов — он представляет собой своеобразную литературную игру и отражает стремление автора включиться в полемику о целях и задачах филологической науки.
«Мир приключений» (журнал) — российский и советский иллюстрированный журнал (сборник) повестей и рассказов, который выпускал в 1910–1918 и 1922–1930 издатель П. П. Сойкин (первоначально — как приложение к журналу «Природа и люди»). С 1912 по 1926 годы (включительно) в журнале нумеровались не страницы, а столбцы — по два на страницу, даже если фактически на странице всего один столбец. Журнал издавался в годы грандиозной перестройки правил русского языка. Зачастую в книге встречается различное написание одних и тех же слов.
Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.
До сих пор творчество С. А. Есенина анализировалось по стандартной схеме: творческая лаборатория писателя, особенности авторской поэтики, поиск прототипов персонажей, первоисточники сюжетов, оригинальная текстология. В данной монографии впервые представлен совершенно новый подход: исследуется сама фигура поэта в ее жизненных и творческих проявлениях. Образ поэта рассматривается как сюжетообразующий фактор, как основоположник и «законодатель» системы персонажей. Выясняется, что Есенин оказался «культовой фигурой» и стал подвержен процессу фольклоризации, а многие его произведения послужили исходным материалом для фольклорных переделок и стилизаций.Впервые предлагается точка зрения: Есенин и его сочинения в свете антропологической теории применительно к литературоведению.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В работе финской исследовательницы Кирсти Эконен рассматривается творчество пяти авторов-женщин символистского периода русской литературы: Зинаиды Гиппиус, Людмилы Вилькиной, Поликсены Соловьевой, Нины Петровской, Лидии Зиновьевой-Аннибал. В центре внимания — осмысление ими роли и места женщины-автора в символистской эстетике, различные пути преодоления господствующего маскулинного эстетического дискурса и способы конструирования собственного авторства.
Проблемными центрами книги, объединяющей работы разных лет, являются вопросы о том, что представляет собой произведение художественной литературы, каковы его природа и значение, какие смыслы открываются в его существовании и какими могут быть адекватные его сути пути научного анализа, интерпретации, понимания. Основой ответов на эти вопросы является разрабатываемая автором теория литературного произведения как художественной целостности.В первой части книги рассматривается становление понятия о произведении как художественной целостности при переходе от традиционалистской к индивидуально-авторской эпохе развития литературы.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.