История русской литературы XX в. Поэзия Серебряного века - [102]
Основная тема поэзии Иванова – собственно культура и искусство. Поэт искусно вплетает в свои стихотворения легко узнаваемые цитаты и перифразы, которые часто образуют самостоятельный узор на основном поэтическом рисунке автора. Так, в посвящении В. Маркову, знатоку русской поэзии и особенно футуризма, автору книги о русском авангарде, Иванов пишет, обыгрывая строки И. Северянина, включая перифразы из А. Пушкина, М. Лермонтова и Овидия:
Обладая поразительным слухом на музыкальную основу стихотворения, Георгий Иванов создает из стиховой музыки собственную «матрицу», воплощающую и Россию, и Серебряный век, узнаваемую как музыкальная тема русского романса и лейтмотив поэзии А. Блока.
Человек в поэтическом мире Иванова обречен на одиночество и смерть, от которой ничего не спасает, ни Бог, ни любовь, ни Муза. Эмиграция предстает в кошмарном образе загробного бала (ассоциации с «Плясками смерти» А. Блока и «Бобком» Ф. Достоевского). Эпиграф к стихотворению Г. Адамовича «Имя тебе непонятное дали… / Ты забытье. / Или – точнее – цианистый калий / Имя твое»:
Однако поэт утверждает достоинство страдающей личности, его Слова. В «Посмертном дневнике» традиционное соединено с трагической самоиронией, стоицизмом перед последней жизненной чертой. По мнению Р. Гуля, Иванов был единственным в русской поэзии экзистенциалистом, уходящим корнями в «гранит императорского Петербурга». Возвращаясь в воспоминаниях на родину, Г. Иванов мыслит ее и как родину духа, родину поэтов – друзей. В метатекст его поэзии входит мысль Пушкина, высказанная им стихотворении «Я памятник себе воздвиг нерукотворный», о собственном бессмертии в памяти потомков, «доколь в подлунном мире жив будет хоть один пиит». Иванов берет строки О. Мандельштама «В Петербурге мы сойдемся снова / Словно солнце мы похоронили в нем», чтобы подчеркнуть святость и вечность вневременного братства поэтов.
По собственному признанию, ему свойственно «двойное зренье» (из стихотворения «Теперь, когда я сгнил и черви обглодали…»), которое различает одновременно высокое, трагическое и низкое, комическое в одном и том же явлении. Иногда этот талант проницательного зрения вызывал негодование современников.
Конечно, как и все эмигранты, Иванов искал ответы на проклятые вопросы о судьбе и грехах России. Иногда в почти афористичнойи скупой форме он намекал на возможный ответ.
Иванов многим виделся внерелигиозным художником, в то время как его вера была глубока и ненарочита, она слилась с чувством родины и самой жизни. Он никогда не допускал последнего отчаяния, зная, что это смертный грех.
Мастерство Иванова и его поэтика впитали достижения Серебряного века и по-своему завершили их. Его синтаксис не разнообразен, но за счет музыки и смысловых обертонов поэзия Иванова достигает совершенства, или того, что М. Кузмин называл кларизмом. В «Дневнике» и «Посмертном дневнике» с обнаженным трагизмом выражено самосознание человека XX в., ищущего Истину на путях человечества, ее потерявшего. Приблизительность раздражала и унижала музу Иванова:
Слово «синто» составляют два иероглифа, которые переводятся как «путь богов». Впервые это слово было употреблено в 720 г. в императорской хронике «Нихонги» («Анналы Японии»), где было сказано: «Император верил в учение Будды и почитал путь богов». Выбор слова «путь» не случаен: в отличие от буддизма, христианства, даосизма и прочих религий, чтящих своих основателей и потому называемых по-японски словом «учение», синто никем и никогда не было создано. Это именно путь.Синто рассматривается неотрывно от японской истории, в большинстве его аспектов и проявлений — как в плане структуры, так и в плане исторических трансформаций, возникающих при взаимодействии с иными религиозными традициями.Японская мифология и божества ками, синтоистские святилища и мистика в синто, демоны и духи — обо всем этом увлекательно рассказывает А.
В Новгородских писцовых книгах 1498 г. впервые упоминается деревня Струги, которая дала название административному центру Струго-Красненского района Псковской области — посёлку городского типа Струги Красные. В то время существовала и деревня Холохино. В середине XIX в. основана железнодорожная станция Белая. В книге рассказывается об истории этих населённых пунктов от эпохи средневековья до нашего времени. Данное издание будет познавательно всем интересующимся историей родного края.
У каждого из нас есть пожилые родственники или знакомые, которые могут многое рассказать о прожитой жизни. И, наверное, некоторые из них иногда это делают. Но, к сожалению, лишь очень редко люди оставляют в письменной форме свои воспоминания о виденном и пережитом, безвозвратно уходящем в прошлое. Большинство носителей исторической информации в силу разнообразных обстоятельств даже и не пытается этого делать. Мы же зачастую просто забываем и не успеваем их об этом попросить.
Клиффорд Фауст, профессор университета Северной Каролины, всесторонне освещает историю установления торговых и дипломатических отношений двух великих империй после подписания Кяхтинского договора. Автор рассказывает, как действовали государственные монополии, какие товары считались стратегическими и как разрешение частной торговли повлияло на развитие Восточной Сибири и экономику государства в целом. Профессор Фауст отмечает, что русские торговцы обладали не только дальновидностью и деловой смёткой, но и знали особый подход, учитывающий национальные черты характера восточного человека, что, в необычайно сложных условиях ведения дел, позволяло неизменно получать прибыль и поддерживать дипломатические отношения как с коренным населением приграничья, так и с официальными властями Поднебесной.
Эта книга — первое в мировой науке монографическое исследование истории Астраханского ханства (1502–1556) — одного из государств, образовавшихся вследствие распада Золотой Орды. В результате всестороннего анализа русских, восточных (арабских, тюркских, персидских) и западных источников обоснована дата образования ханства, предложена хронология правления астраханских ханов. Особое внимание уделено истории взаимоотношений Астраханского ханства с Московским государством и Османской империей, рассказано о культуре ханства, экономике и социальном строе.
Яркой вспышкой кометы оказывается 1918 год для дальнейшей истории человечества. Одиннадцатое ноября 1918 года — не только последний день мировой войны, швырнувшей в пропасть весь старый порядок. Этот день — воплощение зародившихся надежд на лучшую жизнь. Вспыхнули новые возможности и новые мечты, и, подобно хвосту кометы, тянется за ними вереница картин и лиц. В книге известного немецкого историка Даниэля Шёнпфлуга (род. 1969) этот уникальный исторический момент воплощается в череде реальных судеб: Вирджиния Вулф, Гарри С.