История русской литературы XIX века. Часть 3: 1870-1890 годы - [55]

H.H. Страхов в статье «Внутренний смысл поэмы “Два мира” и внешняя ее форма». Майков рисует пеструю, мозаичную картину, в которой яркими штрихами нарисованы христианский и языческий миры; «...нам следовало бы задаться не вопросом, — продолжает критик, — что тут изображено, а, наоборот, вопросом, что не изображено. С одной стороны, сенаторы, временщики, философы, гетеры, разврат, рабство, эгоизм, жестокость, ненависть; с другой стороны — рабы, дети, матери, раскаявшиеся грешники и грешницы, любовь, смирение, прощение, самоотвержение». Христианский мир представлен множеством разнообразных лиц, это греки — Дидима, Главк, Миниппа, римляне — Лида, Марцелл, варвары — Дак и Гет, сириец — Иов и другие. Но при всем различии в судьбах и характерах в этих героях есть нечто общее — это любовь, смирение, ожидание второго пришествия Христа, готовность принять мученическую смерть за веру, т. е. поэтом нарисованы ведущие черты ранних христиан. Существенным является и то, что среди персонажей-христиан нет главных лиц, так как, согласно Писанию, «и последние бывают первыми». В трагедии Майков намечает основные типы христиан, в которых, как в зародыше, проявляются черты будущего католического и православного мировоззрения и которые воплощают разнообразные типы святости.

Римлянин Марцелл, прообраз папы, представляет «разумное» начало в христианстве, в его мировоззрении начало научно-богословского направления христианского учения, которое в дальнейшем скажется в деятельности блаженного Августина.

Грек Главк — «поэт, певец», не знавший «страстям ... преграды с детских лет» и преображенный любовью к женщине, воспринимает христианское учение с его поэтической стороны, и его можно считать предшественником поэта христианства Иоанна Дамаскина.

Сириец Иов, бывший когда-то царем, ныне раб, ясновидец, в наибольшей степени одарен мистическим пониманием мира, вера дана ему «по откровению». Его сопровождают видения, он прислушивается к внушениям свыше. Эти черты проявятся в таких христианских подвижниках-мистиках, как в Ефреме Сирине, в Макарии Египетском, в Кирилле Александрийском и в самом апостоле Павле — бывшем гонителе христиан и обращенном по «откровению свыше».

Грек Эвмен понимает христианство как жизнерадостное, гуманное учение, которое призвано укрепить счастье на земле, а Аркадий видит в нем, прежде всего, социальную сторону, средство для духовного развития и единения людей.

У женщин (Мениппа,Камилла, Лида и др.) вера приходит из потребностей сердца.

Не менее разнообразны и типы, в которых воплощено языческое мировоззрение: Галлус, Гиппарх — воплощают римский космополитизм; Фабий, Энний — консерваторы, Хо-ридим и Циник — философы. Но в отличие от христианского мира, в котором нравственно и духовно все едины, над всеми героями языческого Рима возвышается Деций, воплощающий языческое (как противоположное христианскому) мировоззрение. Ведущими чертами языческого мировоззрения для Майкова являются противоречивость, раздвоенность сознания, духовная зависимость от своего времени, гордость и обоготворение человека. Все это как нельзя более ярко воплощено в главном герое. Деций противоречив: он и чтитель Катона, и приверженец цезаризма; поклонник греческой культуры, вольнодумец в религии и защитник рабства и веры в вечный Рим; эпикуреец и стоик одновременно. Деций — дитя своего времени, а отношение к духовной зависимости от времени у Майкова определенно выразилось в одном из стихотворений:

Дух века ваш кумир; а век наш — краткий миг. Кумиры валятся в забвенье, в бесконечность... Безумные! ужель ваш разум не постиг,

Что выше всех веков — есть Вечность!..

(«Дух века ваш кумир...»)

Гордость главного героя не знает границ. Он гордится своим миром, его государственным устройством в первую очередь (Центр — кесарь; от него прошли Лучи во все концы земли...) Картина возникновение языческой власти представлена Децим ярко:

...той порой,

Когда стихии меж собой Боролись в бурном беспорядке,

Земля, меж чудищ и зверей,

Меж грифов и химер крылатых,

Из недр извергла и людей,

Свирепых, диких и косматых...

• • •

Да первый тот, кто возложить На них ярмо возмог, тот разом Стал выше всех, как власть, как разум!

Кто ж суеверье их презрел И мыслью смелою к чертогам Богов их жалких возлетел,

Тот сам для них уже стал богом...

Роковая остановка, бесплодность языческого мира выражена и в философии Циника:

Уж дальше моего нейдет

Ум человеческий; по малу

Свой цикл свершил, пришел к началу,

И больше некуда вперед.

В 1882 г. Академия наук за драму «Два мира» присудила Майкову пушкинскую премию. Одним из самых значительных откликов на произведение была статья H.H. Страхова «Внутренний смысл поэмы “Два мира” и внешняя ее форма», в которой отмечено: «Что изображают “Два мира”? Тот огромный нравственный перелом, то колебание человеческой совести, которое совершилось, когда мир языческий уступал свое место миру христианскому. Трагическая гибель целой цивилизации, неспособной вместить в себе новые начала, и появление новой жизни, отрицающей основы старого мира, — этот великий контраст навсегда остается образцом человеческого прогресса и повторяется в различных формах и размерах в каждую эпоху. Но в наши дни, как уже давно и много раз было сказано, есть нечто особенно напоминающее эпоху древнего переворота. Очевидная дряхлость некоторых форм нынешней цивилизации и неутолимое брожение умов приводили многих к мысли, что нас ждет впереди такое же великое потрясение ... в колебаниях современной мысли, очевидно, повторяются элементы прежнего перелома. Как на самое отрадное из этих повторений, укажем не некоторые, хотя стоящие на втором или даже на третьем плане, но все же заметное оживление чисто-христианских начал, т. е. тех начал, от которых одних и можно и должно ждать обличения мировых язв и умиротворения нашей жизни. Наш поэт, изображая своих древних христиан, отвечает прямо на это возрождающееся религиозное чувство».