История русской церкви (Том 8) - [17]

Самым важным событием во дни Макария был брак литовского великого князя Александра с дочерью московского великого князя Ивана III Еленою. При заключении брака имели цель политическую: утверждение дружбы и мира между государями и их государствами. Но православные, жившие в Литве, естественно, могли ожидать от него благодетельных для себя последствий и в религиозном отношении могли надеяться, что отселе они будут иметь для своей веры высокую защитницу и покровительницу в лице самой великой княгини и что ради ее ходатайств великий князь сделается к ним снисходительнее и благосклоннее. Такие надежды, казалось, находили для себя прочную опору в том, что Александр еще пред браком дал своему будущему тестю по его настоятельному требованию письменное обязательство не препятствовать Елене содержать свой греческий закон и не нудить ее к римскому закону, а если бы даже она захотела своею волею приступить к римскому закону, не дозволять ей того. Но вскоре надежды православных должны были поколебаться: при самом венчании Елены с Александром они увидели уже унижение и оскорбление для своей веры и Церкви. Когда Елена въехала в Вильну (15 февраля 1495 г.) и приблизилась к "русской церкви Рождества Пречистыя", здесь встретил ее, как и приличествовало, сам избранный на митрополию, или нареченный митрополит, архимандрит Макарий с православным духовенством и совершил для нее торжественное молебствие. Но когда из православного храма Елену повели в костел святого Станислава для венчания, ей предшествовал с крестом в руках один поп Фома, приехавший с нею из Москвы, а не Макарий с духовенством. При входе в костел ее встретил бискуп с крестом, но крестом ее не благословил. При венчании молитвы для жениха читал бискуп, а для невесты поп Фома; избранный на митрополию Макарий не смел того делать по заказу великого князя, хотя был тут же. Все это не могло не огорчить православных, и в особенности отца Елены Ивана Васильевича, тем более что здесь было и нарушение данного слова со стороны Александра. Послы его, как жаловался впоследствии сам Иван Васильевич, уговорились с нашими боярами, что, когда дочь наша приедет к нему в Вильну, "ино ее венчати митрополиту, а не будет митрополита, ино владыце нашего греческаго закона", но, когда наша дочь к нему приехала, он "в ту пору владыце никоторому не велел у себя в Вильне быта, а нареченному митрополиту Макарию, архимандриту троицкому, нашей дочери венчати не велел". Отпуская из Москвы послов литовских, Иван Васильевич, когда уже решился выдать свою дочь за Александра, между прочим, наказывал им: "Да молвите от нас брату и зятю нашему, чтоб он учинил, нас деля, велел нашей дочери, а своей великой княгине поставить церковь нашего греческого закона на переходах у своего дворца, у ее хором, чтоб ей близко к церкви ходить, а его бы жалованье нашей дочери нам добро слышати". Это же самое повторили от лица великого князя московского и бояре его в Вильне лично Александру по заключении брака. Но Александр отвечал: "Князья наши и паны, вся земля имеют права и записи от предков наших, и от отца нашего, и от нас, а в правах написано, что церквей греческого закона больше не прибавлять; так нам тех прав предков наших, и отца нашего, и наших нарушать не годится. А княгине нашей церковь греческого закона в городе есть близко; когда ее милость захочет в церковь, мы ей не возбраняем". Это еще более должно было огорчить великого князя московского и православных в Литве. Из слов своего государя они должны были понять, что им нечего ожидать от него отмены закона о несозидании православных церквей, данного отцом его и подтвержденного им самим. И сколько потом Иван Васильевич ни настаивал и чрез послов своих, и чрез дочь, чтобы Александр устроил ей домовую церковь, Александр остался непреклонным. К большему же огорчению Елены, он еще приставил к ней панов и паней и других служебных людей не греческого закона, а римского, оправдываясь пред тестем, что от того для ее греческого закона ущерба нет. К этому-то, столько прискорбному для великой княгини Елены, времени относится первая ее жертва на православный храм: в 1496 г. она купила в Трокском воеводстве у какого-то Петра Яцынича имение Жагоры и подарила виленскому Пречистенскому собору.

Мало утешительного представляли тогда и другие действия Александра по отношению к православным. Стали пред ним бояре полоцкие и мещане с Полоцким владыкою Лукою о монастыре святого Николая на Лучне; бояре показали Евангелие, в котором было записано, что монастырь тот - издавна подаванье великого князя. И Александр взял Николаевский монастырь на Лучне к своему подаванью, а Полоцкому владыке приказал в тот монастырь не вступаться (1496). Какой-то Григорий Попович из Киева просил у Александра себе Киево-Михайловского Златоверхого монастыря, говоря, что монастырь тот есть издавна подаванье великого князя; это же подтвердил и полоцкий наместник Пацевич. И Александр повелел держать Михайловский монастырь Поповичу до его живота с условием, чтобы он постригся в монашество (1496). Князь Иван Дашкович просил у Александра для своей матери княгини Дашковой монастыря святых праведников Иоакима и Анны в Овруче и говорил, что хотя монастырь этот отдан Александром еще прежде овручской владелице Ленковой, но последняя получила от него и другой монастырь - Пречистой. И Александр постановил: Ленковой довольно держать один монастырь Пречистой, а монастырь святых Иоакима и Анны держать княгине Дашковой до ее живота (1496). Все такие распоряжения великого князя православными обителями не могли иметь добрых последствий. Только к Смоленскому владыке Иосифу заметно было благоволение Александра: в 1497 г. он пожаловал этому владыке значительный участок земли близ Смоленска с жившими там людьми и с дозволением поселить на ней еще до ста двадцати человек, пришлых из России, и с освобождением их от подсудности светским властям и от пошлин (марта 17-го); подтвердил за владыкою право на владение Чумловскою отчиною, в которой также дозволил селить людей (марта 17-го), и присудил в пользу владыки сад Дедковский, который домогался присвоить себе один смоленский мещанин (апреля 13). На этого владыку, как вскоре обнаружилось, у короля были особые виды.