История Русской армии. Часть 2. От взятия Парижа до покорения Средней Азии - [9]

По достижении 45 лет военные поселенцы переводились в категории инвалидов.

* * *

Жизнь поселенных войск и осолдаченного населения не замедлила сделаться невыносимой. Тяжелые земляные работы, сооружение зданий, осушка болот, постройка дорог, мостов, плотин в болотистой и нездоровой местности истощали людей, способствуя высокой заболеваемости и смертности. К середине 20-х годов смертность в ряде округов стала превышать рождаемость. День военного поселенца был расписан до последней минуты, повседневная жизнь его семьи регламентирована до мельчайших подробностей – вплоть до обязательных правил при кормлении грудью детей, мытья полов в определенные часы и приготовления одних и тех же кушаний во всех домах. Женщины, например, не смели рожать детей дома, а, чувствуя приближение родов, обязаны были являться в штаб. Читая подобные правила, не знаешь, чего здесь больше – глупости или бессердечия. За малейшее проявление частной инициативы в хозяйстве, за пустячное отступление от предписанного казенного шаблона назначались несоразмерно суровые наказания. В военных поселениях стали истребляться целые возы розог и шпицрутенов.

Рота занимала 60 домов – связей, выстроенных по одному образцу и распланированных в одну линию. Нижний этаж занимало 4 семьи поселенцев (по две на каждую половину дома, имевшие общее хозяйство); верхний отводился под постой холостых солдат действующих батальонов, обязанных помогать хозяевам в работах. Перед домами проходила шоссированная улица, по которой, однако, разрешалось проезжать лишь начальству и проходить пешим. Повозки поселенцев на эту показную дорогу не пускались.

Сразу же по учреждении поселений и насильственной ломке русского крестьянского быта на казенно-прусский образец пришлось усмирять волнения осолдаченных крестьян. Особенно болезненно переживали эту ломку раскольники. Прибавь нам подати, – молили новгородские крестьяне Государя, – требуй из каждого дома по сыну на службу, отбери у нас все и выведи нас в степь, мы охотно согласимся, мы и там примемся работать и будем жить счастливо, но не трогай нашей одежды, обычаев отцов наших, не делай всех нас солдатами. Эта челобитная, подобно всем остальным, не дошла до Александра. Волнения эти иногда переходили в открытый бунт – остались памятны так называемая Ясеневская кампания (усмирение новгородских раскольников) и Чугуевская бойня[23] в июне 1819 года, когда было засечено шпицрутенами 70 человек.

Служба офицеров в поселениях была крайне тяжела. Постоянный надзор за частной жизнью сказывался в офицерских семьях особенно тягостным образом. Офицер нес здесь ответственность за все – и за строй своей части, и за ее полевые работы, и за скотину, и за птицу, что являлось уже совершенно не офицерским делом. Высокие сравнительно оклады жалованья привлекали к службе в поселениях беднейших офицеров, безропотно сносивших грубое обращение злоупотреблявших этим обстоятельством начальников. Офицеры пытались уходить тогда в 1824 году последовал указ – своего рода Юрьев день – запрещавший перевод офицеров из военных поселений куда-либо, кроме опять-таки военных поселений. Целая категория русских офицеров была таким образом закрепощена.

Все работы в поселениях, полевые либо домашние, производились обязательно лишь по приказанию начальства. Плохо разбираясь в тонкостях сельскохозяйственного дела, офицеры отводили душу в строевых учениях. От зари до зари затянутые в мундиры и штиблеты мужики тянули носки на плацу, а сено тем временем мокло под дождем и хлеб осыпался на корню… Хозяйства этих новгородских и могилевских крестьян, и так бедные, пришли благодаря устройству поселений в полный упадок.

Обучение касалось исключительно сомкнутого строя – шагистики и ружейных приемов. Стрельбе в цель в военных поселениях совершенно не обучали, предельным достижением был показ заряжения в те три недели в году, когда учение производилось с порохом, то есть со стрельбой холостыми зарядами. Обучаться боевой стрельбе гренадерам пришлось уже под огнем противника, когда их корпус пошел в 1831 году на Польшу.

В отношениях начальников с подчиненными господствовал полный произвол вплоть до женитьбы и выдачи замуж по жребию. Всякого рода хищения, казнокрадство и взяточничество развились до невероятных размеров. В 1842 году, например, по причине этих злоупотреблений пришлось закрыть казенные конские заводы при южных кавалерийских поселениях (тамошнее начальство сдавало в строй худших лошадей, а лучшими барышничало в свою пользу).

Вообще же в поселениях все было устроено только напоказ (Аракчеев обращал все внимание на внешнюю сторону, граф Витт просто не интересовался этим делом)[24]. Дома содержались в образцовом, педантичном порядке, но печи на кухнях запрещали топить, дабы частым употреблением не портить оных; дороги поражали благоустройством, но по ним запрещалось ездить, мосты были сколочены на диво, но поселенцам приказывалось объезжать их вброд. Обходя дома новгородских поселений, Император Александр Павлович умилялся благополучию поселенцев, находя в каждой избе на столе жареного поросенка, и не подозревал, что этого поросенка задворками переносили из дома в дом, тогда как поселенцы которую уже неделю сидели на пустых щах. Очковтирательство существовало, конечно, и в русской армии (как и во всех других армиях), но до той поры имело характер, так сказать, эндемический. С эпохи же военных поселений оно было у нас возведено в систему и наложило характерный и печальный отпечаток на всю нашу военную жизнь до севастопольского периода.