История Роланда - [2]

— А правду ли говорят, что тело его земное вы себе забираете? — мама нервически мяла передник.

— Что вы, мамаша! Старушечьи россказни. Мы деток виртуализуем, всё по чести да по науке. Бот — профессия серьёзная, основательности требующая.

— Мыслимо ли? Ни ручек, ни ножек у сыночка!

— Да на что они? Ручки с ножками и сломать недолго-с. Вот, извольте поглядеть, — и он оттянул ворот, демонстрируя страшный розовый рубец. — Разбойники напали! Едва жив остался. А ежели ты бот, то всегда в полной безопасности. Ходи себе, да поплёвывай. Верно говорю!

Они с папой закурили, а я, сжимая в кармане фантик, приблизился и украдкой потрогал дядю за красный рукав.

— Самое бойкое ремесло на сегодняшний день, уж поверьте. Лучше не сыщете! Как сыр в масле кататься будет, — и он вежливо выпустил табачную струю вниз, между колен.

— Так ты его прямо сейчас заберёшь?

— Куда мне его сейчас! Мне сейчас ещё в сто мест надобно. В конце августа привозите.

3. Истории безоблачного детства. О папе

В августе папе пришла повестка, и он явился в районный военкомат, с тугим узелком за плечом.

Хромой и хмурый майор с врунгелевским шрамом на щеке осмотрел его во весь фрунт, признал годным к строевой и спросил строго:

— Так ты из интеллигентов типа?

— Никак нет, товарищ майор!

— Не юли. На роже написано. Ну-ка покаж, что в узелке.

А что было делать? Показал: томик Рильке, пластинка Шнитке, альбом Айвазовского.

— Попался, кулацкий сынок. В штрафбат его!

Впоследствии папа никогда не рассказывал, как было в штрафбате. Было ясно, что тяжело — но насколько? Вместо ответа на вопросы папа шутливо изображал бравого служаку: вставал с кресла, выпячивал грудь, супил брови и маршировал на месте, отдавая честь куда-то влево вверх; потом постепенно сдувался, добрел и пускался вспоминать, как он встретил маму.

4. Истории безоблачного детства. О маме

Папа рассказывал, что повстречал маму в чистом поле: она стояла посреди синих васильковых просторов и, раскинув руки навстречу солнцу, пела Песнь о земле. Голос её был столь силен, а скулы столь высоки, а стан столь тонок — что от ошеломления папа не мог пошевелиться. Неимоверными усилиями отрывая ноги от земли, он стал делать шаги, а ветер развевал её платье столь плавно, а коса её была столь толста. Он превозмогал тяготение, он боролся с самой землёй, с целой огромной планетой — и побеждал, и приближался! А взор её глаз был столь ясен, что воздух светлел. Он без устали толкал землю назад и назад, но земля вращалась ему навстречу, не пускала, уносила. И тогда он опустился руками вперёд и вниз, побежал как волк, как конь, но не успевал, не достигал, и тогда он прыгнул, вспыхнул, полетел птицей. И тогда она увидела его, и смотрела, не отрываясь, и он летел по взгляду, как по лучу, и земля уже не могла помешать.

5. Истории безоблачного детства. О Роланде

Когда папа пришёл в роддом, с букетом красных гербер, шоколадкой и роллтоном, ему с порога заявили, что роженице всё возбраняется — во избежание опасных аллергий. Пришлось отдать медсестричке. Но мало того — мама заявила, что хочет назвать меня Лоэнгрином. Точнее, пока ещё не заявила, а пролепетала — Лоэнгрин! — положив свою лёгкую ладошку на его смуглую ладонь. Папа воспротивился — что за баварские штучки, да ещё в послевоенное время? Тогда мама уже заявила:

— Нет! Лоэнгрин. Или Тангейзер! Или, на худой конец, Парсифаль. И точка. И слышать ни о чём другом не хочу.

— Да ты подумай, родная, как это будет звучать — Лоэнгрин Сергеевич! — начал было выкручиваться папа. — Несуразно ведь! Давай лучше Леонидом? Леонид — почти Лоэнгрин, но безо всякого постыдного вагнерианства.

Мама расплакалась и сказала, что рыцарство и романтика чужды папе, что папа — сухарь и циник. Но папа проявил твёрдость, одёрнул гимнастёрку:

— Не бывать этому! Чтоб у меня, фронтовика, первенец с эдаким именем? — Стукнул кулаком по тумбочке. — Не для того я в окопах гнил, не для того кровь проливал, чтоб сына моего фашистской гнидой дразнили!

— Ты..! Ты… чёрствый человек! Ты… чудовище! И даже цветов не соизволил принести!

А медсестричка, так как тут, предложила компромисс: назвать младенчика Роландом. Звучно, героически, но при этом по-французски. Смотрите, какие у него щёчки — настоящий Неистовый Роланд! А пока мальчик, можно звать Ролли. Мама просияла: спасибо тебе, милая сестричка! Роланд — это ещё лучше, чем Лоэнгрин! Правда, мон эме? И смотрела на папу ласково, просветлевшими глазами. А у папы даже слёзы навернулись — какое хорошее имя! Французы — они же союзники. И вообще он всё французское любил. Расин, Ренуар, Ромен Роллан.

Мне запомнилось, как счастливый папа нёс меня домой, щекоча усами, как показывал мне мою комнату, и как в тот же день подарил ножик — маленький, но настоящий армейский, пахнущий сталью.

6. Истории безоблачного детства. О формировании личности

По утрам, когда солнышко вставало, под нашими окнами раздавались крики торговцев и ремесленников. Молоко! Молоко! Масло! Заправка ножей и ножниц! Огурцы! Огурцы! Хомуты и упряжь! Сапоги! Сапоги! Старые телефоны! И чего только ещё не предлагали, то бодрыми голосами, то заспанными. Математика! Английская литература! Психология! Психиатрия! Однажды папа со скуки вышел на крыльцо и кликнул такого: эй ты, поди-ка сюда.