История Рима - [391]

Эдикт, конечно, не достиг своей цели и, по-видимому, скоро был отме­нен. В обстановке натурализирующегося хозяйства, при условии, что го­сударство было не в состоянии тогда взять на себя плановое регулирова­ние производства, установление твердых цен могло привести только к росту спекуляции.

Созданная Диоклецианом новая система власти позволяла ему дер­жать все нити управления империей в своих руках. Но оставалась одна область, в которую власть никогда непосредственно не вмеши­валась, — экономика. И вот в 301 г., издав эдикт о ценах, Диоклециан, возможно, впервые в истории, попытался осуществить контроль и государственное регулирование экономикой. Этот эдикт известен нам благодаря большому количеству копий в виде надписей на гре­ческом и латинском языках, найденных в различных частях импе­рии. Так как мера эта была, безусловно, необычной, эдикт начинался с обширного вступления, долженствующего объяснить всем жите­лям империи необходимость подобного нововведения. В нем, в част­ности, говорилось: «Жители наших провинций! Забота об общем благе заставляет нас положить предел корыстолюбию тех, которые всегда стремятся божественную милость подчинить своей выгоде и задержать развитие общего благосостояния, а также приобретать в годы неурожая, давая ссуды для посева и пользуясь услугами мел­ких торговцев, которые обладают каждый в отдельности такими не­сметными богатствами, что они были бы достаточными насытить целый народ, и преследуют личную выгоду, и гонятся за разбойничь­ими процентами. Мы должны объяснить причины, которые застави­ли нас отказаться от долгого нашего терпения, чтобы мероприятия наши более справедливо расценивались, чтобы люди, потерявшие меру, осознали необузданную жадность своих помыслов, как извест­ного рода клеймо. Кто не знает враждебную общественному благу наглость, с которой в форме ростовщичества встречаются наши вой­ска... Ростовщики назначают цены на продаваемые предметы не толь­ко в четырехкратном или восьмикратном размере, но и в таком раз­мере, что никакими словами это нельзя выразить. Кто не знает, что иногда воины ценой почетного подарка и жалованья приобретают один предмет? Кто не знает, что жертвы всего государства на содер­жание войск идут на пользу хищников-спекулянтов? Таким образом, оказывается, что наши воины награды за военную службу и свои пен­сии ветеранов передают хищникам. Так и получается, что хищники изо дня в день грабят государство, сколько желают, руководясь всей совокупностью обстоятельств, выше изложенных; как это диктует сама человечность, признали мы, что цены на товары надо устано­вить, что несправедливо, когда очень многие провинции наслажда­ются счастьем желанной дешевизны и привилегией изобилия, что­бы, если дороговизна появится, жадность, которая, как разбросан­ные поля, не может быть объята и ограничена, нашла бы себе сдержку в наших постановлениях, в нашем умеряющем законе. Итак, мы постановляем, чтобы цены, указанные в прилагаемом пе­речне, по всему государству так соблюдать, чтобы каждый понял, что у него отрезана возможность их повысить. Конечно, в тех мес­тах, где царит изобилие всего, не следует нарушать счастье деше­вых цен, о которых так заботятся, подавляя корыстолюбие. Продавцам и покупателям, у которых в обычае посещать порты и объез­жать чужие провинции, надлежит в будущем так себя ограничить, чтобы, зная, что во время дороговизны установленные цены они не могут повысить, они бы так рассчитали все обстоятельства дела, чтобы было ясно, что они поняли, что никогда по условиям транс­порта товары нельзя продавать выше таксы. Как известно, у наших предков был обычай запугать преступающих закон угрозой наказа­ния, потому что редко благодетельное мероприятие само по себе усваивалось и всегда вразумительный страх почитался лучшим на­ставником долга. Поэтому мы постановляем, что, если кто дерзко воспротивится этому постановлению, тот рискует своей головой. Пусть никто не считает, что закон суров, так как каждому предос­тавлена возможность избежать опасности через сохранение уме­ренности. Той же опасности подвергается человек, который из жад­ности к наживе будет соучастником в деле нарушения этого зако­на. В том же будет обвинен и тот, кто, владея необходимыми для пропитания и пользования средствами, скроет их. Наказание долж­но быть серьезнее для того, кто искусственно вызывает недостаток продуктов, чем для того, кто нарушает закон. Мы предостерегаем всех от непослушания. Что постановлено в интересах всех, должно быть сохраняемо добровольно и с полным благоговением. Такое по­становление обеспечивает пользу не отдельным общинам, народам и провинциям, но всему государству, на гибель которого совершали преступления те немногие лица, жадность которых не могли смяг­чить ни время, ни собранные богатства» (Перевод дан по кн.: Хрес­томатия по истории Древнего Рима. Под. ред. С. Л. Утченко. М., 1962. С. 564—566).

В качестве примера приведем несколько параграфов из «перечня цен[515], выше которых никто не может взимать»:

О хлебных и кормовых семенах

Э. Д. Фролов. ДРЕВНИЙ РИМ: ИСТОРИЯ, КУЛЬТУРА, ИСТОРИОГРАФИЯ 2