История Раскола: Омнибус - [5]

Аэнарион резко упал обратно на трон, склонив голову. Дерево сиденья раскололось между его пальцами, и свет Азуриана, что всегда тускло пылал через его кожу, усилил яркость. Эльфы были вынуждены отвести взгляд, так ярок был свет от их короля. Затем, как потушенный фонарь, свет померк.

Моргая, эльфы смотрели на Аэнариона. Он выпрямился, и все спрятались за Каледором, вздрогнувшим от пристального взгляда короля. Огонь горел в его глазах, подобно красным тлеющим угольям, окаймленным темнотой, вызывая удушье у многих, кто видели это.

— Убиты?

Голос Аэнариона был глух, так как заполнил шатер. Эльфийские князья, жизни которых были наполнены сражением и ужасом, сжимали друг друга в испуге; что одно слово эхом горя и гнева отозвалось в глубине души. Ни один не посмел говорить.

Аэнарион поднялся во весь рост, став более высоким, чем когда-либо прежде. Его пальцы сжались в кулаки, когда он перевел пристальный взгляд вверх, не видя крышу шатра, но смотря в небеса выше. Когда затем он заговорил, тон Короля-Феникса был внешне спокоен, но вместе с тем выражал крайнюю степень раздражения.

— Какую жестокую судьбу уготовила мне Морай-хег. Когда наших людей окружили, я призывал богов выслушать наши горестные крики, но они не слушали. Я призывал Азуриана, лорда лордов, величайшее божество, и предложил себя ему в помощь. Он благословил меня, и его светом я боролся против темноты, которая охватила бы наш мир.

Глаза Аэнариона опустились на эльфов, и они сжались еще больше, отступая по коврам, разбросанным по полу шатра.

— Я сделал, как предложено. Я поднял свое копье и свой щит, и я противостоял демонам. В течение ста лет мы проливали свою кровь в защиту наших домов, перенесли душевные муки и холодные кошмары, чтобы могли однажды снова увидеть летние небеса. Многие были отняты у нас, невинный за воина, малыш за мать. Каждую жертву было вынести тяжелее, чем мою собственную боль от огня, но я вынес все и никогда не жаловался. Если боги требуют, чтобы кто-то заплатил за жизни других, это была цена, которую мы должны были заплатить.

Аэнарион схватил свой трон и поднял его над головой. С беззвучным криком он швырнул его на пол, разбив на куски.

— Довольно! — рычал он. — Эта цена слишком тяжела для меня, чтобы заплатить!

Затем пристальный взгляд Аэнариона упал на его стяг, что мягко свисал с опоры возле него. Он бросил полотнище на бронированное колено и оторвал ткань от позолоченного древка. Развернув флаг, он смотрел на украшенного феникса в течение долгого времени с дрожью в конечностях, кривя губы в насмешке.

Треск ткани заставил каждого эльфа задрожать, как будто руки короля разрывали каждого. Аэнарион позволил двум рваным кускам ткани упасть на землю. Он упал на колени и порвал куски на ленты, отбрасывая их от себя струйками. Слезы желтого пламени катились по его щекам.

— У Азуриана нет любви ко мне, — рыдал он. — Он не заботится о нас. Он не может защитить нас от зла, которое целиком поглотит нас, если мы не будем бороться. Я не могу быть Защитником, ничто меня не защитит. Мы потеряны, разбиты.

Внезапно Аэнарион остановился. Его глаза сощурились, и он наклонил голову в сторону, как будто слыша далекий голос. Его голос стал диким рычанием.

— Мне остается только один курс, который может ослабить эту боль. Я разрушу каждое создание Хаоса. Я уничтожу каждого демона, убью каждого смертного, который ползет и скользит под пристальным взглядом Богов Хаоса. Я стану Смертью; я стану Разрушителем. Боги отказали нам в мире, и таким образом я дам им войну, которая закончит все войны, или увижу сам мир уничтоженным.

Каледор выступил из сгрудившейся толпы, успокаивающе протянув одну руку:

— Будьте осторожны, мой лорд, мой друг. Суровые присяги не скоро забываются.

Аэнарион набросился на волшебника и схватил его за плечи, заглядывая глубоко в глаза Каледора огненными шарами:

— Скажите мне, другу: каково то, что вы видите?

Каледор не мог вырваться из жесткой хватки Аэнариона и не мог уклониться от этого неестественного пристального взгляда. Маг-лорд, дрожа, непроизвольно вздохнул, и его глаза превратились в золото, отражая огонь от взгляда его короля. Эти двое были связаны вместе: король, темный и опасный, с тлеющими глазами и темными волосами; Каледор, как лунный свет, с белыми волосами и бледной кожей. Голос Укротителя Драконов стал отдаленным шепотом, губы едва двигались, когда он говорил:

— Эльфа-короля постигло тяжкое горе,

Дарованное проклятие, чтобы разрушить его беду,

Убить бесчисленных его злобных врагов,

Очищающее пламя, что горит очень быстро.

К Богам он обернулся, и к Богам он пал.

Спасет Один единственный из темных богов,

В самом черном сердце звенит убийственный звон,

В самой глубокой тени, где не сияет свет.

Его убийство должно быть потопом,

Выпустит ярость Убийцы богов,

Утопит мир в морях крови,

Сожжет все волнами огня.

На Севере ждет этот Рок,

Манит, как мотылька на пламя,

Обещая жизнь бесконечной ненависти,

Кровавую вечность, позабытую ярость.

И разгорится в огне ярости,

Рожденный из крови в лоне гнева,

Дитя резни, проклятый навек,

Несущий гибель эльфу-королю.

Каледор издал громкое шипение и вырвался из хватки Аэнариона. Он рухнул, как пустая одежда, безжизненно растянувшись на полу. Эльфийские лорды рванулись вперед, чтобы помочь упавшему магу, но Король-Феникс не удостоил своего друга взглядом. Выражение обреченности скользнуло по его лицу, когда они объявили, что Каледор все еще жив. Аэнарион кинулся к входу в шатер, разбрасывая эльфов перед собой. Он стоял снаружи на охваченном морозом камне и указывал на звезды Севера: