История Рампы - [8]

Снаружи в мою комнату прорвался шум, возвращая меня к настоящему. Шум? Грохочущие на стрелках поезда, рев пронесшейся мимо пожарной машины и громкая болтовня людей, стекающихся к ярким огням местного увеселительного заведения. «Позже, — сказал я себе, — когда стихнет весь этот жуткий грохот, я воспользуюсь кристаллом и скажу Им, что сделаю, как Они просят».

Растущее внутри меня «ощущение тепла» подсказывает, что «Они» уже знают и рады этому.

Итак, вот она, правда, как мне и было указано, «История Рампы».

Глава 2 Мой путь

На рубеже XX столетия Тибет оказался зажатым в тисках многочисленных проблем. Британия на весь свет голосила, что у Тибета слишком дружественные отношения с Россией в ущерб интересам британского империализма. В просторных залах своего московского дворца царь всея Руси закатывался в визгливых жалобах на то, что Тибет все больше сближается с Британией. В императорском дворе Китая раздавались яростные обвинения в адрес Тибета за его чрезмерное сближение с Британией и Россией и, само собой, недостаточно дружественное отношение к Китаю.

По Лхасе толпами бродили шпионы разных стран, неумело переодетые нищенствующими монахами, паломниками, миссионерами, словом, кем угодно, лишь бы это служило достаточным оправданием для пребывания в Тибете. Вся эта разномастная публика сходилась под сомнительным покровом темноты, чтобы окольными путями выведать, какую выгоду может им принести напряженная международная обстановка. Великий Тринадцатый, Тринадцатая Инкарнация Далай-Ламы, и по праву великий государственный деятель проявлял самообладание, сохранял мир и порядок и уверенно вел Тибет к выходу из смуты. Вежливые послания глав крупнейших мировых держав с уверениями в вечной дружбе и неискренними предложениями о «защите» то и дело доставлялись в Лхасу через хребты Священных Гималаев.

Вот в такой атмосфере тревоги и беспокойства я и появился на свет. Права была бабушка Рампа, говоря, что я родился для жизни, полной тревог, ибо всю жизнь я не знал покоя, причем едва ли по собственной вине! Ясновидцы и прорицатели не жалели похвал прирожденному дару «этого мальчика к ясновидению и телепатии. «Возвышенная личность», — говорил один. «Ему суждено оставить свое имя в истории», — говорил другой. «Великий Светоч нашего Дела», — говорил третий. И я, тогда совсем еще в нежном возрасте, громогласно и энергично протестовал по поводу такой глупости, как мое очередное появление на свет. Мои родственники, как только я начал понимать их речи, при каждом удобном случае напоминали, какой рев я тогда закатил; они радостно утверждали, что мои вопли были самыми пронзительными и неблагозвучными, какие им доводилось слышать.

Мой отец был одним из высших сановников Тибета. Будучи знатным аристократом, он оказывал значительное влияние на дела нашего государства. Мать тоже, по линии своей семьи, пользовалась большим авторитетом в делах политики. Сейчас, оглядываясь с расстояния в многие годы, я склонен думать, что мать почти всегда верно оценивала их значимость, и одно это делало ее личностью незаурядной.

Мое раннее детство прошло в нашем доме прямо напротив храма Потала, на другом берегу реки Калинг Чу, или Счастливой Реки. «Счастливой» потому, что она давала жизнь Лхасе, принимая в себя множество смешливых ручейков и затейливыми извивами пробегая через весь город. Наш дом хорошо снабжался дровами, имел порядочный штат прислуги, и мои родители жили с поистине княжеской роскошью. Ну, а моим уделом была суровая дисциплина и жизнь, полная лишений. Отец очень тяжело пережил китайское вторжение в первом десятилетии нашего века, и, по-видимому, именно с тех пор в нем зародилась необъяснимая неприязнь ко мне. Мать, подобно многим светским дамам во всем мире, не имела времени для детей, считая их чем-то таким, что следовало как можно быстрее сбыть с рук, поручив заботам какого-нибудь наемного воспитателя.

Мой брат Пальджор пробыл с нами недолго; не дожив до семи лет, он покинул нас и отправился в «Небесные Поля» и Покой. Мне тогда было четыре года, и с той поры отцовская неприязнь ко мне, казалось, начала расти с каждым днем. Моей сестре Ясодхаре было шесть лет, когда умер мой брат, и оба мы оплакивали не столько его потерю, сколько ужесточение дисциплины, начавшееся после его ухода.

Вся моя семья погибла от рук китайских коммунистов. Мою сестру убили за то, что она противилась грубым приставаниям оккупантов. Родителей — за то, что они были землевладельцами. Дом, из окон которого я во все глаза любовался великолепными парками, превратили в казарму для подневольных рабочих. В одном крыле дома были помещены женщины, в другом — мужчины. Все это супружеские пары, и если муж и жена хорошо себя ведут и выполняют норму, раз в неделю им разрешают увидеться на полчаса, после чего их подвергают медицинскому осмотру.

Однако в далекие дни моего детства все это было еще в будущем, было чем-то таким, о чем было известно, что оно произойдет, но что, подобно смерти в конце жизненного пути, не слишком мешало жить. Астрологи, правда, предсказывали все эти события, но мы жили повседневными заботами, счастливо не задумываясь о будущем.