История похода в Россию. Мемуары генерал-адъютанта - [135]

Император был потрясен; но так как избегать сражения казалось оскорбительным для его гордости, а ему хотелось выйти из России только после победы, то он позвал инженера генерала Дода и еще издали, едва завидев его, спросил: надо ли бежать через Зембин или лучше идти побеждать Витгенштейна. Дод ответил, что Витгенштейн занимает высоты, поднимающиеся над всей топкой местностью, что на виду у неприятеля пришлось бы пробираться по извилистой дороге, чтобы достичь лагеря русских; что наша колонна долгое время подставляла бы под его огонь сначала левый, а затем правый фланг; что атаковать с фронта эту позицию нельзя, а чтобы обойти ее, надо вернуться к Витебску и сделать большой крюк.

Тогда Наполеон, потеряв последнюю надежду на славу, решился идти в Борисов. Он приказал генералу Эбле выступить с восемью ротами саперов и понтонеров, чтобы обеспечить переправу через Березину, а Жомини быть ему проводником.

Все его иллюзии рассыпались в прах. В Смоленске он сначала узнавал о своем бедственном положении, а уже потом сам видел его. В Красном, где всё наше неустройство прошло перед его глазами, внимание его было отвлечено опасностью. Но в Орше он вполне мог убедиться в нашем несчастий своими собственными глазами!

В Смоленске оставались еще тридцать тысяч строевых солдат, полтораста орудий, казна — была надежда свободно вздохнуть за Березиной, тогда как тут едва набиралось шесть тысяч солдат, раздетых, разутых, затерявшихся в массе умирающих, да еще несколько пушек и расхищенная казна!

За пять дней положение ухудшилось: разрушение и беспорядок достигли ужасающих размеров! Не отдых и довольство ожидали нас по ту сторону Березины, а новые сражения с новой армией. Наконец, отпадение Австрии казалось уже свершившимся фактом и могло быть сигналом для всей Европы!

Наполеон даже не знал, настигнет ли его в Борисове новая опасность, которую, казалось, ему подготовила нерешительность Шварценберга. Известно, что 3-я русская армия, под предводительством Витгенштейна, угрожала ему справа по пути к этому городу; что он выставил против нее Виктора и приказал этому маршалу еще раз найти возможность, упущенную 1 ноября, и перейти в наступление.

Виктор повиновался, и 14-го, в тот самый день, когда Наполеон вышел из Смоленска, он и Шварценберг оттеснили первые посты Витгенштейна к Смолянам, подготовляя сражение, которое они хотели дать на следующий день.

Французов было тридцать тысяч против сорока у неприятеля. Здесь, как и под Вязьмой, солдат было бы достаточно, если б не слишком большое количество начальников.

Между маршалами возникли разногласия. Виктор хотел напасть на левое крыло неприятеля, обойти с обоими французскими корпусами Витгенштейна, идя через Бочейково на Камень, а оттуда на Березину. Удино резко осуждал этот план, говоря, что таким образом они отделятся от Великой армии, которая ждет от них помощи.

Так как один из начальников хотел обойти неприятеля, а другой атаковать его с фронта, то ни то ни другое не было сделано.

Удино ночью отступил к Черее, а Виктор, заметивший на рассвете его отступление, должен был последовать за ним.

Он остановился только на расстоянии дневного перехода от Лукомли, у Сенно, где Витгенштейн мало беспокоил его. Наконец герцог Реджио получил из Дубровны приказание отправиться к Минску, и Виктор должен был остаться один против русского генерала. Могло случиться, что последний воспользуется своим превосходством; и тогда император в Орше, где он увидел 20 ноября, что его арьергард погиб, левому флангу грозит Кутузов, а голова его армии остановлена у Березины Волынской армией, узнает, что Витгенштейн во главе сорока тысяч русских солдат, которых французы совсем не разбили и не отогнали, готов напасть на наш левый фланг, и ему надо спешить.

Но Наполеон долго не решался покинуть берега Днепра. Ему казалось, что это значило еще раз покинуть несчастного Нея и навсегда отказаться от своего храброго товарища по оружию. Здесь, как в Лядах и Дубровне, он ежеминутно, днем и ночью, посылал людей узнать, не слышно ли чего об этом маршале; но сквозь русскую армию не проникало ничего, что указывало бы на его существование; вот уже четыре дня длилось это мертвое безмолвие, но император всё еще продолжал надеяться!

Наконец, вынужденный 20 ноября покинуть Оршу, он оставил там Евгения, Мортье и Даву и остановился в двух лье, расспрашивая о Нее и всё поджидая его. То же уныние царило во всей армии, остатки которой находились в Орше. Как только насущные заботы давали минуту отдыха, все мысли, все взгляды устремлялись в сторону русских. Прислушивались, не выдадут ли какие-либо военные звуки прибытие Нея, или, вернее, его последнее издыхание; но видны были только одни враги, которые уже угрожали мостам через Днепр! Тогда один из троих военачальников хотел разрушить их, но остальные восстали против этого: это значило еще больше отдалиться от товарища по оружию, Но к вечеру четвертого дня всякая надежда исчезла. Все обвиняли друг друга в несчастий Нея, как будто можно было дольше ждать спасения 3-го корпуса из-под Красного, где ему пришлось сражаться больше двадцати восьми часов, хотя сил и боевых припасов хватало только на час.