История Похитителя Тел - [15]

Казалось, они владеют некой великой тайной, и если бы все остальные узнали эту тайну, на свете не было бы больше ни войн, ни зла, ни порока. И как такие люди в семнадцатом веке стали членами амстердамского суконного цеха? Но я забегаю вперед…

Увидев, как я медленно и безмолвно выплываю из тени и приближаюсь к нему, Дэвид вздрогнул. Я сел рядом с ним на скамейку.

Я был одет как бродяга, потому что так и не обзавелся в Амстердаме настоящим жильем, а волосы мои растрепались от ветра.

Я долго сидел неподвижно, намеренно открывая ему свои мысли, давая знать, как меня волнует его благополучие и как я старался ради него самого оставить его в покое.

Сердце Дэвида билось быстро, а лицо, когда я повернулся к нему, искренне выражало безграничную теплоту.

Он протянул правую руку и сжал мое плечо.

– Я, как всегда, рад тебя видеть, очень рад.

– Да, но я причинил тебе вред. И знаю об этом. – Я не хотел говорить, что следил за ним, что подслушал его разговор со старым приятелем, или же обсуждать то, что видел теперь своими глазами.

Я поклялся, что не буду больше мучить его своим старым вопросом. Но, глядя на него, я видел смерть, особенно по контрасту с его оживленностью и энергичными глазами.

Он окинул меня долгим задумчивым взглядом, убрал руку и перевел глаза на картину.

– Есть ли в мире вампиры с такими лицами? – спросил он и показал на людей, взирающих на нас с картины. – Я говорю о знаниях и понимании, которые читаются на этих лицах. Я говорю о том, что имеет большее отношение к бессмертию, чем сверхъестественное тело, находящееся в физиологической зависимости от потребления человеческой крови.

– Вампиры с такими лицами? – ответил я. – Дэвид, это нечестно. Таких лиц и у людей-то не бывает. И никогда не было. Посмотри на любую картину Рембрандта. Это же абсурд – считать, что такие люди жили на свете, и тем более полагать, что во времена Рембрандта они наводняли Амстердам, что любой, кто переступал порог его дома, будь то мужчина или женщина, был ангелом. Нет, в этих лицах ты видишь Рембрандта, а Рембрандт, безусловно, бессмертен.

Он улыбнулся.

– Ты говоришь неправду. Какое же от тебя исходит беспросветное одиночество! Как ты не понимаешь, что я не могу принять твой дар? А если бы я все же согласился его принять, что бы ты обо мне подумал? Стал бы ты по-прежнему искать моего общества? А я – твоего?

Последние слова я едва расслышал. Я смотрел на картину, на людей, точь-в-точь похожих на ангелов. И меня охватила тихая злоба, я больше не желал здесь оставаться. Я отрекся от нападения, но он тем не менее продолжал от меня защищаться. Нет, мне не следовало приходить.

Шпионить за ним – да, но оставаться рядом – нет. И я хотел было поспешно уйти.

Он пришел в ярость. Его голос резко зазвенел в огромном пустом зале:

– Нечестно с твоей стороны – уходить вот так! Я бы даже сказал – непристойно! Разве у тебя нет чести? А если не осталось чести, то где твое воспитание?

Он резко замолчал, потому что меня там больше не было, я словно в воздухе растворился, а он остался один в огромном холодном музее и разговаривал сам с собой.

Мне было стыдно, но я не мог вернуться, ибо был слишком зол и обижен, хотя на что – сам не знаю. Что я сделал с этим человеком! Как бы меня отругал Мариус!

Я часами скитался по Амстердаму, украл плотную писчую бумагу, которая мне особенно нравилась, и автоматическую ручку с тонким пером и вечным запасом черных чернил, потом нашел шумный, подозрительного вида кабачок в старом районе красных фонарей, полном размалеванных женщин и молодых наркоманов; в таком заведении можно спокойно посидеть и написать письмо Дэвиду – никто тебя не потревожит, пока перед тобой стоит кружка пива.

Я не знал, что именно буду писать, знал только, что должен как-то извиниться за свое поведение и объяснить, что при виде людей на том портрете кисти Рембрандта в моей душе что-то дрогнуло; и я поспешно и устало написал следующую своего рода повесть.

«Ты прав. Я ушел от тебя возмутительным образом. Еще хуже – как трус. Обещаю, когда мы встретимся в следующий раз, я дам тебе возможность высказать мне все, что захочешь.

У меня возникла собственная теория насчет Рембрандта. Я много часов провел за изучением его картин по всему миру – в Амстердаме, в Чикаго, в Нью-Йорке, где бы я их ни находил, – и я действительно считаю, как уже сказал, что такого множества великих душ, какое изображено на картинах Рембрандта, существовать не могло.

Вот и вся моя теория, но, пожалуйста, имей в виду, что она вмещает в себя все необходимые элементы. И эта особенность всегда была мерилом ценности теорий… пока слово “наука” не начало означать то, что означает сейчас.

Я считаю, что Рембрандт еще молодым человеком продал душу дьяволу. Простая сделка. Дьявол пообещал сделать Рембрандта самым знаменитым художником своего времени. Дьявол посылал Рембрандту толпы смертных для написания их портретов. Он дал Рембрандту богатство. Он дал ему очаровательный домик в Амстердаме, жену, позднее – любовницу, ибо был уверен, что в конце концов получит душу Рембрандта.

Но встреча с дьяволом изменила Рембрандта. Увидев такое неоспоримое доказательство существования зла, он стал одержим вопросом: “Что такое добро?” В своих моделях он искал их внутреннее божественное начало, и, к своему изумлению, находил его искру даже в лицах самых недостойных людей.