История письма: Эволюция письменности от Древнего Египта до наших дней - [8]
Теперь следует разъяснить существо отдельных понятий, которыми мы будем постоянно пользоваться в нашем изложении.
Мы можем говорить о письменности в прямом смысле лишь в том случае, если находим два ее признака, а именно: если, с одной стороны, производилось действие рисования в самом широком понимании (начертание знаков, выскабливание, вырубание, нанесение зарубок и т. п.), а с другой — преследовалась цель сообщения, причем сообщения или иным лицам, или — для сохранения в памяти — самому пишущему.
[Традиционность привычек письма оказывается сильным тормозящим моментом в истории письма вообще. Достаточно вспомнить о том, что современные народы продолжают придерживаться утративших фонетическое обоснование исторических написаний: по-французски il porte «он несет» и ils portent «они несут» полностью совпали в произношении [il port], и их различное написание понятно только с исторической точки зрения, хотя и важно для правильного понимания написанного текста. Также и по-английски night «ночь» и knight «рыцарь» полностью совпали в произношении [nait], но и здесь различное историческое написание используется для правильного понимания написанных слов.]
Там, где не может быть и речи о первом из указанных признаков и цель сообщения достигается другими средствами, исследователи говорят о так называемой предметной письменности — первой и наиболее значительной ступени, предваряющей собственно письменность. Предметное письмо представлено часто упоминаемыми бирками, которыми пользовались во все времена и пользуются поныне самые различные народы — большей частью для записи чисел. Бирки применяют и как календарь, вырезая число дней, недель и т. д. Но в форме бирок составляются также настоящие долговые списки и описи, по ним можно прочесть, «кто сколько имеет на бирке»; это, кстати сказать, документ, обладающий неоспоримой силой доказательства в том случае, если при его составлении бирку, на которой сделаны зарубки соответственно количеству денежных единиц долга, расщепляют так, что кредитор сохраняет у себя одну половину как «оригинал», а должник берет себе другую половину — «копию». В случае необходимости всякая ложь быстро и легко изобличается, а сомнение устраняется при сопоставлении обеих половинок.
Так называемые жезлы вестников также являются разновидностью предметного письма. Они известны не только в древней Европе, где их применение прослеживается вплоть до самого недавнего прошлого, но прежде всего в Австралии и древнем Китае. На жезлах, вручаемых вестникам, делались различные знаки-зарубки. В своей примитивной форме простые зарубки на палке служили лишь памятной заметкой для вестника, который должен был, глядя на них, помнить о числе своих поручений. Более сложные системы зарубок передавали согласованные между сторонами группы знаков, при помощи которых могли выражаться определенные комплексы понятий.
Вероятно, самый популярный и в то же время один из самых своеобразных примеров предметной письменности представляют шнуры с узелками. Среди них в первую очередь надо назвать кипу древних инков, исконных жителей нынешнего Перу. Приводя здесь кипу в качестве образца узелкового письма, мы вовсе не хотим сказать, будто такое письмо имелось только у инков. Уже китайский мудрец Лао-цзы указывал на ту роль, которая отводилась в древнем Китае узелковому письму как способу передачи известий; согласно Геродоту (IV, 98), персидский царь Дарий предложил ионийцам простейший календарь, основанный на принципе узелкового письма; по этому же принципу сделаны и католические четки; в настоящее время шнуры с узелками и подобные им памятки встречаются на острове Хайнань и в Бенгалии, на японском острове Рюкю, а также в Океании, Центральной и Западной Африке, в Калифорнии и южных областях Перу, причем на Соломоновых, Каролинских и Маркизских островах шнуры с узелками и петлями еще и поныне служат для передачи известий.
Рис. 3. Предметное письмо йоруба. Номер 1 — две раковины каури, соприкасающиеся тыльными сторонами, что выражает несогласие, упрек заимодавца нерадивому должнику, Номера 3–4 — раковины каури, соединенные попарно фронтальными сторонами, — изъявление добрых чувств к отсутствующему брату с просьбой о ходатайстве. Номер 8 — послание мира и дружбы короля йоруба королю Лагоса от 28 декабря 1851 г. по случаю его возвращения на престол.
Рис. 4. Огненное письмо батиков.
Но лучше всего мы осведомлены о кипу. Уже давно придерживаются мнения, что эти документы содержат лишь числовые данные самого различного характера. Такая точка зрения представляется наиболее убедительной, если принять во внимание особенности материала. Кипу состоит из одного прочного шнура и нескольких укрепленных на нем нитей. Смысловое значение узелкового письма зависит от цвета нитей, типа и числа узелков, а также от расположения нитей по отношению к главному шнуру, от их последовательности и вида переплетения. Среди найденных — причем исключительно в погребениях — довольно тяжелых кипу один весил чуть ли не четыре килограмма. Можно даже думать, что различные расположения, соединения и цвета нитей и узелков допускали целый ряд комбинаций; и все же трудно представить себе, как этим путем передавались в форме предложений сложные по содержанию мысли. Здесь-то, очевидно, и лежат границы подобного предметного письма, что и дало повод к упомянутой выше уверенности в исключительно числовом характере кипу. Далеко не последним основанием для такого утверждения послужило свидетельство средневекового историка Гарсиласо де ла Вега, надо сказать, довольно интересной личности: отец его — испанский капитан, а мать — дочь местного вождя. Этот Гарсиласо категорически заявлял в своей изданной в 1617 году в Кордове «Всеобщей истории Перу», что перуанцы узнавали по кипу о числе сражений, посольств и царских постановлений, но не могли прочесть дословный текст послания. Однако по другой теории, выдвинутой известными исследователями и пока еще не опровергнутой, кипу содержали не прямые статистические данные, а, скорее, комбинации магических чисел, которые выражали представления о созвездиях, охраняющих покой мертвых.
