История письма: Эволюция письменности от Древнего Египта до наших дней - [5]

Трудности всевозможного рода возникают и в чисто словесном письме. С помощью рисунка легко изобразить то, что конкретно воспринимается сознанием: одушевленные существа (мужчина, женщина, солдат, лошадь, птица, жук, рыба) или предметы (цветок, глаз, плуг, солнце), а также зрительно воспринимаемые действия, т. е, такие глагольные понятия, как «бить», «есть», «летать», «плакать», можно передать рисунком бьющего или глотающего пищу человека, летящей птицы или глаза с капающей из него слезой. При этом иногда ради простоты вместо целого рисовали часть, если часть эта была характерна для всего понятия: голова быка заменяла рогатый скот, vulva — женщину и т. д. Но как обстоят дела с чувственно невоспринимаемыми понятиями и действиями, такими, как «возраст», «прохладный», «править», «говорить»? В этом случае прибегали к описательному рисунку и передавали, как, например, это делали египтяне, «править» — рисунком скипетра, а «говорить» — рисунком человека, подносящего руку ко рту, или изображением рта, из которого будто бы что-то исходит. И в этом случае часть выступает вместо целого: «идти» изображается не как идущий человек целиком, а как две шагающие ноги, «слушать» — как ухо и т. д. Рисунок изображал понятие и не передавал звучания слова. Но здесь еще отсутствует средство для обозначения звучания слова, которое часто необходимо. Обстоятельства не всегда безразличны к тому, что мы говорим: «есть» или «кормить», «править» или «приказывать», «солдат» или «воин», «лошадь» или «конь». А как точно передать собственные имена, прежде всего личные? Так в большинстве письменных систем очень рано возникает необходимость передать звучание слова более или менее близко к действительному. И тогда прибегают к уже много раз обсуждавшемуся средству — звуковому ребусу, когда вместо трудно изобразимого с помощью рисунка понятия рисуют схожее по звучанию, но предметно неродственное понятие. В немецком это выглядело бы так, как если бы мы, более или менее точно желая передать понятие «дурак» (Tor), рисовали бы ворота (Tor), arm «бедный» выражали бы посредством Arm «рука», Rat «совет» — Rad «колесо», Segen «благословение» — sägen «пилить», Fetisch «фетиш» — Fee «фея» плюс Tisch «стол»; или во французском fait «сделанный» — faite «фронтон», sens «смысл» или sans «без» — посредством так же звучащего sang «кровь» (например, изобразив каплю крови); в английском can «мочь» — can «кувшин» или meet «встречать» — meat «мясо» (изобразив, например, кусок мяса). При этом слово, которое необходимо изобразить, не обязательно должно точно совпадать по звучанию со словом, к помощи которого мы прибегаем. Для сравнения можно привести неполные рифмы у Шиллера и других поэтов, с которыми мы легко миримся, как, например, untertänig — König, heut — Zeit, Weh — Höh.

Этот вид языкового ребуса очень распространен и применяется уже на первых этапах становления письма. Мы обнаруживаем его в предметном письме и на первых этапах развития почти всех примитивных систем письменности. В мифическо-магическом мышлении первобытных людей именно сходство по звучанию имеет важный магический смысл.

Эти три элемента — изображение чувственно воспринимаемого (конкретного) посредством рисунка целого или его части, описание чувственно не воспринимаемого (абстрактного) посредством символа, передача звучания звуковым ребусом — постоянно наблюдаются в самых различных системах письма самых различных районов Земли в самые различные исторические эпохи.

Они основа примитивной письменности; повсюду они могут рассматриваться как самостоятельное творение, возникновение которого объясняется сходством потребностей человека всех времен и народов. Только что названная триада рисунок — символ — звуковой ребус не должна истолковываться, как это слишком часто делают исследователи, в плане развития во времени. Совсем неправильно было бы рассматривать звуковой ребус как наиболее поздний элемент ряда. На самом деле всегда там, где мы можем проследить процесс становления письма, мы находим все зри элемента вместе. Особенно важно то, что звуковой ребус мы обнаруживаем уже на первых этапах развития письма, даже, как мы видели, на предварительных его стадиях, в предметном и идеографическом письме.

Процесс перехода одних стадий письма в другие ни в коем случае не протекал гладко и без усилий. Даже осмысление отдельного слова как самостоятельного элемента речи является нелегким делом для человека с примитивным мышлением. Во многих случаях мы можем наблюдать, как идеографическое и словесное письмо некоторое время сосуществуют. Часто особую трудность представляет осмысление глагола как самостоятельного слова; примитивный человек — творец письма часто выражает глагол как связочный элемент между субъектом и объектом; ср. египетское письмо, письмо из Аляски.

Звуковой ребус — первый шаг к фонетической организации письма, которая стала у нас господствующим принципом. Но вначале письмо все же очень далеко от того состояния, когда оно действительно может передавать все звуки языка; пока слово заменяется только сходно звучащим целым словом, разложение слова на звуки не произведено. Следующая за словом меньшая звуковая единица, которой овладевает пишущий человек, — слог (который, правда, может состоять всего из одного гласного). «Открытие» слога — явление, отнюдь не само собой разумеющееся во всех языках, потому что эта абстрактная и не обладающая наглядностью составная часть слова, особенно в длинных словах, не имеет для говорящего и пишущего значения чего-то самостоятельно существующего, как, например, наглядное, образное слово. Представление о слоге, прежде всего, вырабатывается в языках с правильным следованием согласных и гласных, как, например, в итальянском слове