История пчел - [88]
— Ну и как, посмотрел?
— Джордж! — одернула меня Эмма.
— У нас все в порядке, — сказал я. — Но что ты на день рождения приехал — это хорошо.
На следующий день Эмма приготовила рыбу. Мы рыбы с его прошлого приезда не ели. Том рассказывал про газету, в которой работал. Напрямую он не хвастался, но, как я понял, редактор его хвалит. Говорит, что Том, мол, «видит суть», что бы это ни значило. Эмма все время смеялась, а ведь я-то почти забыл, как звучит ее смех.
Я успел смотаться в город и купил ей в подарок дорогие чулки и крем для рук.
— Ох, да зачем. В этом году можно было бы и без подарка обойтись, — сказала она, разворачивая сверток.
— Брось, с какой это стати? — возразил я. — К тому же это вещи полезные, без дела пылиться не будут.
Она кивнула и пробормотала «спасибо», но я-то видел, что она вглядывается в наполовину содранный ценник и прикидывает, сколько я потратил денег, с которыми у нас туго.
Том подарил ей толстую книжку, на обложке которой был нарисован деревенский дом, окутанный туманом. Эмма любит, когда книжку можно долго читать.
— Купил на первую зарплату, — улыбнулся он.
Она расплылась в улыбке и рассыпалась в благодарностях. А потом стало вдруг тихо. Том отправил в рот кусочек рыбы и принялся неторопливо жевать. Я поймал на себе его взгляд.
— Папа, расскажи, — внезапно выпалил он.
Это что же, он пчелами заинтересовался? Решил, значит, вежливость проявить.
— Ну слушай. В некотором царстве, в некотором государстве… — начал я.
— Джордж! — перебила меня Эмма.
Том смотрел на меня, широко раскрыв глаза.
— Мы с мамой уже кое-что обсудили, но она говорит, что знаток тут ты и объяснить толком никто, кроме тебя, не сможет.
Он говорил как взрослый. Словно был единственным из нас взрослым. Я заерзал на стуле. Спина затекла, а деревянное сиденье больно давило на задницу.
— Чего это ты вдруг заинтересовался? — спросил я.
Том отложил нож с вилкой и аккуратно вытер салфеткой губы.
— Я довольно много прочел про Синдром разрушения пчелиных семей, но многие гипотезы совершенно безосновательны. И я думал, что так как ты каждый день наблюдаешь за пчелами, возможно, у тебя есть свои соображения, почему…
— Ага, так это к нам журналист пожаловал. Ясненько. Статью хочешь написать, да?
Он заморгал, лицо перекосилось. Я попал в точку.
— Нет, папа. Нет. Я не поэтому спрашиваю.
Том умолк.
Запах рыбы вдруг сделался совсем невыносимым, в носу от него засвербело, невидимой пленкой он оседал на волосах и одежде. Я вскочил:
— У нас еще еда осталась?
— Да, есть еще рыба. — И Эмма положила на стол книгу, которую до сих пор держала в руках.
Не глядя на них, я шагнул к холодильнику.
— А кроме рыбы?
— Скоро будет десерт, — ласково ответила она.
— Десертом особо не наешься. — Я развернулся и перевел взгляд с нее на Тома.
Они смотрели на меня. Сидели за столом и просто смотрели на меня, вроде как по-доброму, но на самом-то деле наверняка считали меня идиотом.
Том повернулся к Эмме:
— Зря ты только ради меня рыбу приготовила. Это же твой день рождения. Сделала бы лучше какое-нибудь свое любимое блюдо.
— Но я очень люблю рыбу. — Она произнесла это громко и внятно, словно книгу вслух читала.
— Завтра приготовь на ужин то, что обычно едите, ладно? — продолжал Том. По-прежнему вежливо, аж до отвращения. Господи, да они что, издеваются?
— А ты разве завтра не уезжаешь? — спросил я.
— Уезжаю, — тихо ответил Том.
— Но если пополдничаем пораньше, то и он успеет с нами поесть, — встряла Эмма. — Верно, Том?
— Да.
— Пораньше — это во сколько? — поинтересовался я. — Мне перед едой еще поработать надо. — По сравнению с их воркованием голос мой звучал грубо и резко.
— В два — мы ведь так с тобой решили? — спросила Эмма у Тома.
— Может, я чуть попозже уеду, — сказал Том.
Я пропустил его слова мимо ушей.
— В два? Это разве полдник? Это ж обед! — Я смотрел на Эмму.
— Ты из-за меня не суетись, — сказал Том.
— Да о чем речь, просто сядем и поедим все вместе, — не унималась Эмма.
— Как ты, возможно, понял, работы тут невпроворот, — сказал я. Пусть хоть один из нас будет честным.
— Хочешь, помогу, пока я здесь? — тут же предложил Том.
— То, что у меня в мастерской будет полдня околачиваться задохлик, который до этого только книжки читал, особо погоды не сделает.
Не удостоив меня ответом, Эмма просюсюкала:
— Помоги папе, сынок.
— Ладно! — рявкнул я.
Никто из них не ответил. Оно и к лучшему. Засюсюкай она опять — и меня бы вывернуло.
Том снова взялся за приборы и вилкой сдвинул к краю тарелки рыбьи кости и блестящую сероватую кожицу.
— Жаль, что я не могу подольше тут побыть.
«Жаль»… Словно этого уже не изменить. Словно не ему самому решать.
— Может, позвонишь и предупредишь, что приедешь попозже? — предложила Эмма.
— Мама, меня выбрали из тридцати восьми соискателей, — тихо проговорил Том.
Я двинулся к двери. От его оправданий меня тошнило.
Он нагнал меня уже во дворе:
— Папа… подожди!
Не поворачиваясь, я шагал к мастерской:
— Мне работать надо.
— Можно мне с тобой?
— Там объяснять долго. А у тебя времени нет.
— Но мне хочется. Правда.
Ты глянь-ка. Прежде я за ним такой настойчивости не замечал. Своей цели он добился — к горлу у меня подкатил комок. Неужели Том всерьез? Я обернулся и посмотрел на него.
Скоро Рождество. На Рождество в доме всегда пахнет имбирным печеньем, мандаринами, корицей, а под ёлкой лежат подарки. А ещё у Юлиана день рождения. Но, кажется, в этом году праздник в их семье так и не наступит, ведь старшей сестры Юлиана, Юни, с ними больше нет… Незадолго до сочельника опечаленный Юлиан встречает девочку по имени Хедвиг, которая верит: у него всё будет хорошо. Только вот в доме самой Хедвиг происходит что-то странное. Почему, кроме неё, там никого нет? И что за таинственный старик иногда бродит у неё в саду? Что же скрывает Хедвиг?
Село Белогорье. Храм в честь иконы Божьей Матери «Живоносный источник». Воскресная литургия. Молитвенный дух объединяет всех людей. Среди молящихся есть молодой парень в инвалидной коляске, это Максим. Максим большой молодец, ему все дается с трудом: преодолевать дорогу, писать письма, разговаривать, что-то держать руками, даже принимать пищу. Но он не унывает, старается справляться со всеми трудностями. У Максима нет памяти, поэтому он часто пользуется словами других людей, но это не беда. Самое главное – он хочет стать нужным другим, поделиться своими мыслями, мечтами и фантазиями.
Скорее рассказ, чем книга. Разрушенные представления, юношеский максимализм и размышления, размышления, размышления… Нет, здесь нет большой трагедии, здесь просто мир, с виду спокойный, но так бурно переживаемый.
Валенсия мечтала о яркой, неповторимой жизни, но как-то так вышло, что она уже который год работает коллектором на телефоне. А еще ее будни сопровождает целая плеяда страхов. Она боится летать на самолете и в любой нестандартной ситуации воображает самое страшное. Перемены начинаются, когда у Валенсии появляется новый коллега, а загадочный клиент из Нью-Йорка затевает с ней странный разговор. Чем история Валенсии связана с судьбой миссис Валентайн, эксцентричной пожилой дамы, чей муж таинственным образом исчез много лет назад в Боливии и которая готова рассказать о себе каждому, готовому ее выслушать, даже если это пустой стул? Ох, жизнь полна неожиданностей! Возможно, их объединил Нью-Йорк, куда миссис Валентайн однажды полетела на свой день рождения?«Несмотря на доминирующие в романе темы одиночества и пограничного синдрома, Сьюзи Кроуз удается наполнить его очарованием, теплом и мягким юмором». – Booklist «Уютный и приятный роман, настоящее удовольствие». – Popsugar.
Маша живёт в необычном месте: внутри старой водонапорной башни возле железнодорожной станции Хотьково (Московская область). А еще она пишет истории, которые собраны здесь. Эта книга – взгляд на Россию из окошка водонапорной башни, откуда видны персонажи, знакомые разве что опытным экзорцистам. Жизнь в этой башне – не сказка, а ежедневный подвиг, потому что там нет электричества и работать приходится при свете керосиновой лампы, винтовая лестница проржавела, повсюду сквозняки… И вместе с Машей в этой башне живет мужчина по имени Магаюр.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
Роман, написанный поэтом. Это многоплановое повествование, сочетающее фантастический сюжет, философский поиск, лирическую стихию и языковую игру. Для всех, кто любит слово, стиль, мысль. Содержит нецензурную брань.