История пчел - [35]

Однако тогда я ни на миг не усомнился, что Тильда — та самая, единственная. Ее рассудительность восхищала меня, и, прежде чем ответить на вопрос, она тщательно продумывала ответ. Кроме того, я поражался ее упорству и умению отстаивать собственное мнение — такому редкому у молодых женщин качеству. Лишь позже, причем ненамного, спустя всего несколько месяцев после женитьбы, я понял, что на самом деле она так долго раздумывает над ответом просто потому, что сообразительность в списке ее достоинств не числится, а за упорством скрывается обычное упрямство. Как выяснилось, убедить Тильду в чем-либо было невозможно. Совершенно невозможно.

Однако существовала еще одна, важнейшая причина, по которой я хотел жениться на Тильде. Тогда я и сам отказывался это признавать, но сейчас болезнь сделала меня более откровенным, и мне хватает смелости сознаться в том, что я был примитивным и жадным, словно десятилетний ребенок. Ее тело — такое живое и теплое. И она была моей, переходила в мое владение. Я мечтал, как очень скоро прижмусь к этому телу, лягу на него и проберусь внутрь, в свежую, сырую плоть.

Но и здесь моим мечтам не суждено было сбыться: меня ждала суетливая возня с кнопками, завязками, шнурками от корсета и чулками, приправленная кисловатым запахом пота. Однако, превращенный животным инстинктом в трутня, я снова и снова тянулся к ней, желая дать выход своему семени, хотя обзаводиться потомством я совершенно не стремился. Подобно трутню, ради потомства я пожертвовал жизнью.

Тао

— Они делают все, что в их силах. Они сказали, что сделают все, что от них зависит. Куань насыпал заварку в принесенный медсестрой чайник и, выждав, неторопливо налил чай в чашку. Словно сейчас был самый обычный день. Будто мы сидели дома.

Наступил новый день. Новый вечер. Ела ли я? Я не знала. Нам исправно приносили еду и чай. Ну да, что-то я съела, несколько ложек риса. И выпила воды, чтобы унять резь в желудке. Остатки еды засыхали в алюминиевой миске, превращаясь в вязкий клейкий комок. Но я не спала. И не мылась. На мне была вчерашняя одежда — я надела ее до того, как все это случилось. Я нарядилась, достала самое красивое — желтую блузку и юбку до колена. Сейчас синтетическая ткань раздражала кожу, блузка казалась тесной в плечах, а рукава были слишком короткими, так что я постоянно тянула их вниз.

— Но почему они ничего нам не говорят?

Я стояла. Ни разу не села. Стояла и ходила. Марафон в заточении. Ладони были липкими, меня постоянно прошибал холодный пот. Одежда липла к телу, и от меня пахло — это запах был мне незнаком.

— Им виднее, и мы должны им доверять. — Куань отхлебнул чаю.

Это привело меня в ярость. То, как он пил, негромко прихлебывая, пар, поднимавшийся над чашкой и оседавший на носу Куаня, — все это я видела уже тысячи раз. Раньше. Но сейчас он не имел права. Он мог кричать, плакать, ругаться и обвинять меня. А он просто сидел и грел о чашку руки, такие спокойные и уверенные…

— Тао? — Он резко отставил чашку, словно прочитав мои мысли. — Прошу тебя… Чего ты от меня хочешь?

Я упрямо смотрела на него.

— Как ты можешь прямо сейчас пить чай?!

— Что?

— Ничего, я просто смотрела на тебя.

— Это я понял. — На глазах у него выступили слезы.

«Это наш ребенок!» — хотелось мне закричать. Вей-Вень! Но я лишь отвернулась, не в силах больше смотреть на мужа.

Звякнул чайник, и зажурчала вода. Куань поднялся и подошел ко мне.

Я обернулась. Он протягивал мне чашку горячего чая.

— Выпей — может, тебе станет получше, — тихо проговорил он. — Тебе нужно хоть чем-то подкрепиться.

Станет полегче? От чая? Вот, значит, чего он хочет. Ничего не предпринимать. Просто сидеть тут и ждать. Ничего не делать, ничего не менять. Я снова отвернулась. Но вслух говорить это все было нельзя. Он тоже мог много чего наговорить.

Моя вина была больше, но Куань не винил меня и не ругал. Он лишь протягивал мне чашку чая, а рука его была почти неестественно прямой. Куань вздохнул, словно собираясь сказать еще что-то.

В этот момент дверь открылась и на пороге появилась доктор Хио. Истолковать выражение ее лица у меня не получилось. Сожаление? Отстраненность?

Не поздоровавшись, она кивнула в сторону коридора:

— Прошу вас пройти в мой кабинет.

Я тотчас же двинулась за ней, а Куань замер с чашкой в руке, будто не зная, куда ее девать. Наконец он пришел в себя и быстро поставил чашку на стол, так что чай выплеснулся и на столешнице образовалась лужица. Заметив это, Куань замешкался. Может, вытереть? Нет. Куань выпрямился и заспешил следом.

Доктор шагала впереди, мы с Куанем старались не смотреть друг на друга, самое важное так и осталось невысказанным. Мы глядели в спину перед нами, прямую, обтянутую белым халатом. Доктор двигалась быстро и легко, волосы ее были собраны в девчачий хвост, раскачивающийся в такт шагам.

Открыв одну из дверей, доктор пригласила нас войти, и мы очутились в кабинете с серыми стенами. Безликом и незапоминающемся. Ни одной детской фотографии на стене, а на столе — только телефон.

— Пожалуйста, присаживайтесь.

Она указала нам на два стула, а свой выдвинула из-за стола. Возможно, этому их научили в институте? Что письменный стол придает врачу вес, однако, когда говоришь о чем-то серьезном, лучше находиться ближе к собеседникам?