История Парижской Коммуны 1871 года - [7]

20 сентября, после обращения Жюля Фавра к Бисмарку, комитет провел массовый митинг в Алказаре и направил делегацию в ратушу требовать войны «до конца», а также начала выборов в Парижскую Коммуну. Жюль Ферри дал слово чести, что правительство не будет добиваться ведения переговоров с пруссаками любой ценой, и объявил о проведении выборов в муниципалитеты до конца месяца. Через два дня декрет правительства отложил их проведение на неопределенный срок.

Таким образом, правительство, не сделавшее ничего за 17 дней существования, позволившее без малейшего сопротивления блокировать свою деятельность, отказалось последовать призыву Парижа и, более чем прежде, стало безосновательно настаивать на своем праве руководства обороной. Владело ли оно в то время секретом достижения победы? Трошю просто заявлял: — Всякое сопротивление лишь героическое безумие. — Пикар: — Мы лишь защищаем свою честь, все надежды химеричны. — Элегантный Кремье: — Пруссаки войдут в Париж как нож в масло (7). — Начальник штаба армии Трошю: — Мы не сможем защититься, мы решили не защищаться (8). — И вместо того, чтобы честно сказать парижанам: — Немедленная капитуляция, или воюйте сами — эти деятели, провозгласившие оборону невозможной, настаивали на безраздельном руководстве.

Какова же была их цель? Переговоры с пруссаками. Начиная от первых поражений, у них не было иной цели. Поражения, которые усиливали дух сопротивления наших отцов, делали левых еще более трусливыми, чем имперских депутатов. 7‑го августа Жюль Фавр, Жюль Симон и Пейета заявляли Шнайдеру: — Мы не можем больше держаться, нам нужно принять условия капитуляции, как можно скорее (9). — Во все последующие дни левые проводили лишь одну политику — они призывали Палату взять на себя полномочия правительства по ведению переговоров, надеясь придти к власти после их исхода. Едва утвердившись у власти, эти защитники отправили месье Тьера в поездку по всей Европе выпрашивать мир, а Жюль Фавра — бегать за Бисмарком, вымаливая условия капитуляции (10). Эти меры показали пруссаку, с какими ничтожествами ему приходилось иметь дело.

Когда все парижане взывали к ним: — Защитите нас, отбросьте врага — они рукоплескали, соглашались, но про себя говорили: — Вам следует капитулировать. — В истории еще не было столь вопиющего предательства. Баранье доверие подавляющего большинства убавляет тяжесть преступления не больше, чем глупость простофили оправдывает плута. Злоупотребляли ли деятели 4‑го сентября приобретенным мандатом, когда голосовали «за» или «против»? «Злоупотребляли» — вынесет приговор будущее.

На самом деле, мандат бездействовал, причем так явно и официально, что весь Париж вздрогнул от новостей о событиях в Ферриере. Если бы «защитники» сделали еще один шаг, то они были бы сметены. Они были вынуждены медлить, делать уступки тому, что называли «безумием осады», симулировать меры по укреплению обороны. Фактически, они ни на час не отказывались от своей идеи капитуляции, считая себя единственными обитателями Парижа, которые не потеряли головы.

— Пусть будет сражение, поскольку парижане настроены на него, но лишь с учетом необходимости сделать Бисмарка уступчивей. — По возвращении из инспекционной поездки зрелище энтузиазма, продемонстрированного 250 000 вооруженных людей, стало одним из самых сильных впечатлений Трошю, который заявил, что удержать укрепления по внешнему обводу города, видимо, возможно. Таков был максимум его решимости: удерживать — но не открывать ворота. Что же касается организации этих 250 000 человек и объединения их с 2 403 000 солдат и матросов, собранных в Париже, что касается формирования из этих сил армии возмездия, способной отбросить противника назад к Рейну, об этом Трошю и не мечтал. Столь же мало думали об этом его коллеги. Они лишь обсуждали с ним, боле или менее придирчиво, риск сделки с прусским агрессором.

Он целиком поддерживал осторожные действия. Его благочестие исключало напрасное кровопролитие. Поскольку, согласно всем военным учебникам, большой город обречен на капитуляцию, он должен сделать эту капитуляцию как можно менее кровопролитной. Кроме того, ожидалось возвращение месье Тьера, который мог в любой момент привезти в мирный договор. Позволяя противнику спокойно расположиться вокруг Парижа, Трошю организовал напоказ несколько стычек. Единственный серьезный бой состоялся 30‑го сентября у Шевийи, когда после некоторого успеха мы отступили, оставив артиллерийскую батарею из–за отсутствия подкреплений и расчета. Общественное мнение, все еще заинтригованное людьми, которые кричали: — На Берлин! — верило в успех. Только революционеры не поддавались эйфории. Капитуляция Тула и Страсбурга заменила официальное предупреждение об опасности. Флуранс, командир 63‑го батальона, но, на самом деле, командир Бельвиля, больше не мог сдерживаться. Человек, полный ребяческого задора, импульсивный, с пылким воображением, Флуранс привел свой батальон к ратуше и потребовал массовой мобилизации, вылазок, муниципальных выборов и перевода города на строгое нормирование продуктов. Трошю, который для забавы наделил его званием командующего внешним обводом города и произнес продолжительную речь. Ему возражали 12 апостолов и завершили дело тем, что указали генералу на дверь. Когда подошли со всех сторон делегаты с требованиями предоставить Парижу собственный голос в организации обороны города, назначить свой совет и Коммуну, правительство 7‑го октября заявило, что чувство собственного достоинства не позволяет ему уступить этим требованиям. Такое высокомерие породило движение 8‑го октября. Комитет из представителей 20 округов протестовал красноречивыми плакатами. Семьсот–восемьсот человек кричали под окнами ратуши «Да здравствует Коммуна!» Но многие парижане еще не потеряли веры в правительство. На спасение его спешили многие батальоны. Правительство устроило им смотр. Жюль Фавр разразился красноречивым выступлением и объявил выборы невозможными по — неоспоримой причине! — все должны быть на внешнем оборонительном обводе.