История отравлений. Власть и яды - [19]

Как известно, Пирр часто бывал при дворе Птолемеев в Александрии, куда его посылали в качестве заложника, и воспринял тамошние нравы. В 275 г. до н. э. царь Эпира переправился с войском через Адриатическое море и непосредственно угрожал Римской державе. Две армии противостояли друг другу у Беневента. Рассказ о том, как римлянам предлагали отравить Пирра, содержится у Цицерона, Тита Ливия, Валерия Максима, Сенеки, Флора, Плутарха и Евтропия. Он различается лишь деталями. Еще до вышеуказанных событий, в 278 г. до н. э., медик враждебного правителя предлагал свои услуги римскому полководцу Фабрицию, обещая дать своему государю яд под видом лекарства. Служивший при дворе виночерпием сын врача мог также поднести Пирру отравленный напиток. Однако как сенат, так и военачальник с негодованием отвергли подобную возможность уничтожения противника. Фабриций предупредил царя о двойном предательстве медика, который нарушил клятву Гиппократа и верность своему повелителю. У Авла Гелия воспроизведено письмо, посланное консулами Пирру. Они гордо указывали, что римлянам не пристало использовать против врага хитрость и коварство. Евтропий, со своей стороны, отмечал, что одержанная таким образом победа нанесла бы ущерб чести римлян, ибо продемонстрировала бы их неспособиость одержать победу в бою. Валерий Максим шел еще дальше; он объяснял, что, на взгляд сенаторов, Рим, основанный сыном Марса, должен был побеждать лишь оружием Марса.

Сама память об истоках государства оказывалась несовместимой с использованием яда против внешнего врага. Exemplum Фабриция как ничто другое выражает буквально врожденную неприемлемость коварного средства для римлянина. Эта глубоко укорененная неприемлемость сохранялась в течение веков.

Тит Ливий и Аммиан Марцеллин выражали сожаление, что позже нравы изменились. Благородный отказ от подстраивания противнику ловушки — с применением яда или нет— впоследствии превращался в образец великодушного поведения или, во всяком случае, служил льстецам средневековых правителей в качестве расхожего примера. В 1467 г. венгерский король Матиас Корвин решился воспользоваться услугами убийцы против моравского короля Иржи из Подебрад. Однако он передумал, когда узнал, что его врага собирались не заколоть, а отравить. Венгерский король даже якобы предупредил Иржи, чтобы тот был внимателен к тому, что ест.

Республика отравлена?

Идеализированный Рим первых веков существования противопоставлялся Риму периода упадка, симптомы которого обиаружились довольно рано. Они не сводились, конечно, к случаям отравлений, но тем не менее появление подобных дел показательно. Резко обличавший порчу нравов Марк Порций Катон Цензор (234–149 гг. до н. э.) связывал ее с влиянием греков. Он с горечью отмечал как раз рост числа отравлений, правда, в домашнем кругу. Каждую женщину, нарушавшую супружескую верность, он квалифицировал как venefica.

Во внешней политикеядуже не был столь неприемлем, во всяком случае, по мнению противников Рима. Тит Ливий отмечал негодование Ганнибала, которого предали и принудили отравиться в 183 г. до н. э. Умирая, карфагенский полководец сравнивал величие Фабриция с низостью современных ему римлян. Он видел в этом неопровержимый признак упадка, хотя в данном случае яд никак не обеспечивал победу, а лишь подтверждал ее.

С начала 11 в. до н. э. в Риме стали появляться дела об отравлениях, хотя трудно сказать, имели ли они отношение к политике. Полибий констатировал, что Сенат предписал преследовать в Италии отравление, наряду с такими серьезными преступлениями, как измена, заговор и убийство. Возможно, это было последствие расцвета venefi- cza. В 186 г. разразился скандал, связанный с вакханалиями, которые, наверное, не случайно объясняли восточным влиянием на нравы. Деятельность venifzcz в глазах самых строгих ревнителей республиканских добродетелей отражала кризис морали. Особенно подозрительной представлялась, по всей видимости, магия. Вместе с тем Тит Ливий обращал внимание на приготовление venena (отравляющих снадобий), не с политическими целями, а для того чтобы завладеть чужим имуществом. Преследования продолжались и на следующий год. По словам того же Тита Ливия, городской претор Квинт Невий осудил две тысячи виновных.

В 180 г. до н. э. (так же в свое время в 331 г.) общество встревожило неожиданное повышение смертности. В обстановке еще не забытых скандалов предыдущих лет возникла идея о преступлении. Для расследования была учреждена специальная комиссия преторов (quaestzo veneficzz). Посыпались доносы. Подозрение вызывало то, что смерть настигла довольно большое число высокопоставленных лиц. Дело приобрело размах. Среди треХ тысяч осужденных фигурировала Кварта Гостилия, которая, как считали, отравила своего мужа, консула Гая Кальпурния Пизона. Согласно Титу Ливию, у предполагаемого убийства имелся политический мотив. Обвиняемая неосторожно пообещала своему сыну от первого брака, что тот через два месяца станет консулом, и теперь расчищала ему дорогу к должности, нарушая нормальную работу политической системы в эпоху, когда доступ к выборным должностям суживался. Вероятно, амбициозную матрону, столь заинтересованную в кончине супруга, предала смерти его семья. Таким образом, данное дело возвращалось в сферу частной жизни, в отличие от коллективного, касавшегося множества людей дела 331 г. до н. э. Тем не менее связанные с vene//cia дела 180 г. до н. э., по-видимому, затрагивали политические круги.