История отравлений - [48]

Случай настоятеля аббатства Сен-Марциал в Лиможе Гийома Юриеля, ставшего епископом города в 1097 г., произошел веком раньше. Здесь на политической сцене противостояли друг другу две партии внутри церковного учреждения. У епископа было много врагов; феодалы не желали признавать его стремления вернуть перешедшие в их руки имущество и права. При этом многие члены церковного капитула не желали терпеть тот факт, что он занял место другого прелата. Того сочли недостойным, а право Юриеля управлять епископством утвердил Папа Урбан II. В конце концов прелата отравили – его постиг удел строгого сторонника реформ, принадлежавшего к черному Духовенству. В данном случае речь шла о расколе между добрыми прелатами, верными линии папского Рима, и дурными клириками, погрязшими в мирской суете.

Повествуя о подобных событиях, хронисты следовали стереотипным схемам, совсем не всегда соответствовавшим действительности. Если прелат умирал вскоре после вступления в сан, а другой был к нему близок, сразу вставал вопрос об отравлении. «То, как он умер, показывает, что он стал жертвой яда», – писал хронист. Устройство Церкви на Святой земле отличалось большой беспорядочностью, среди духовенства постоянно происходили ссоры. Однако составители хроник пытались наложить готовые схемы на события, которые в действительности имели мало общего. Так, «История императора Ираклия», восходившая к хронике Вильгельма Тирского, приписывала смерть в 1186 г. епископа Тирского отравлению, совершенному якобы патриархом Иерусалимским Ираклием. Тут просто повторялся рассказ о конце патриарха Антиохийского, заимствованный у Вильгельма, который не имел никакого отношения к реальной истории. Подобные фальсификации свидетельствуют о том большом месте, какое занимали мысли о яде в умах тех, кто описывал правящие круги Церкви.

Церковные элиты феодальных времен действительно являли собой среду, благоприятную для применения яда. Жесткость реформаторов порождала враждебность; словесный яд их инвектив нередко превращался в настоящий, оказывавшийся в чаше с причастием или в дароносице. Тот факт, что отрава появлялась даже в святых дарах, становился символом пароксизма отравлений. Разрабатывались меры предосторожности. В 1249 г. умер от яда доминиканец, епископ Магеллона, вероятнее всего, отравленный противниками его реформаторских настроений. После этого появилось предписание, чтобы перед причащением епископа святые дары пробовал кто-нибудь другой.

Наряду с отравлениями, известно и очень много случаев удушения епископов шарфами, убийства их холодным оружием. Запрет на пролитие крови легко преодолевается, и далеко не только потому, что борьба в те времена велась дикими методами. Способы убивать и умирать определялись смыслом преступления, т. е. дело, которому служили убийства, оказывалось важнее для выбора оружия, чем положение людей. Невозможно себе представить, чтобы напряженная борьба Генриха Плантагенета и Томаса Беккета завершилась применением нескольких капелек яда. Ей нужна была кровавая баня 1170 г. в Кентерберийском соборе.

Отравители-рыцари, бароны и государи

По идее яд должен был бы быть абсолютно неприемлем для тех, кто носил оружие ex officio. Во-первых, они располагали другими возможностями разрешать свои споры; во-вторых, отравление противоречило рыцарской этике. Действительно, использование яда рыцарями случалось редко, и если об этом упоминают источники, то речь идет именно о нарушении правил. И снова гораздо более важным, чем доказанность преступления, Называлось обвинение в применении яда с целью Разоблачения нерыцарского поведения.

Пренебрегали ли сеньоры этой заменой оружия?

Сеньоры, владельцы замков и держатели бана, часто конфликтовавшие с соседями, с монахами или со своим сюзереном, сильно зависели от обязательств, касающихся личной мести. Такое положение сеяло насилие, которое осуждала Церковь. Месть осуществлялась открыто, с оружием в руках, поскольку, как правило, речь шла о восстановлении поруганной чести, и огласка была необходима. Яд в этом прекрасном мире вроде бы оказывался совершенно ни при чем. Однако он там присутствовал.

В описаниях английского клирика Ордерика Виталия мелкое и среднее норманнское рыцарство без всякого стыда травило своих врагов. Его представители привносили употребление яда в то самое общество, которое, как считалось, руководствовалось благородными порывами, а не тайными расчетами. В «Церковной истории», написанной монахом аббатства Сент-Эвруль, насчитывается не меньше шестнадцати дел с применением яда. Подавляющее их большинство разворачивалось в замках. Нормандский рыцарь Робер Жируа вызвал враждебное к себе отношение герцога Вильгельма. В 1061 г. он был убит, причем не тем способом, который соответствовал бы его положению, а с помощью отравленного яблока, которое невинно протянула ему супруга Аделаида, являвшаяся кузиной герцога. Монах-хронист никого не обвинял, замечая, впрочем, что ни один из шести представителей рода Жируа не умер собственной смертью. Отравления для разрешения конфликтов внутри рода или между родами происходили в первую очередь тогда, когда кровную месть осуществляла женщина. В 1063 г. Эрно д'Эшофур умер сразу же вслед за своим воином Жильбером де Монтгомери, причем еще двое других избежали смерти лишь благодаря искусству врачей. Убийство совершила благородная нормандка Мабилла, мстительная невестка Эрно. Сначала она возбудила подозрение, и вот несчастному Жильберу пришлось проглотить отравленные еду и питье, предназначенные для сеньора д'Эшофура, благо обычаи поведения за столом и разделения блюд легко позволяли производить подобного рода процедуры. Вторая попытка оказалась фатальной для Эрно. Так была утолена жажда мести Мабиллы, которая вскоре и сама была убита. Ее подстерегли при выходе из купальни и отрубили ей голову.