История одной жизни - [61]

– Что ж она?

– Не хочет.

– Никто ей не нравится?

– Кажется, никто…

– А Сиверский? Кажется, он не прочь сделать предложение… Он порядочный молодой человек и был бы отличной партией… Что Нина о нем думает? Нравится он ей?

– Нисколько.

– Отчего?..

– Говорит: совсем неинтересен…

– Гмм… Странно, почему не нравится. Он вполне порядочный человек… Ну и с состоянием… связи… и положение… Он может далеко пойти… Так ты пришли ко мне Нину… Мы с ней побеседуем.

Опольева, сама же разболтавшая все мужу, вышла из кабинета несколько встревоженная, досадуя на себя, что открыла тайну, о которой лучше было бы молчать. Теперь того и гляди выйдет «история» – а всяких «историй» Опольева боялась больше всего на свете, – если Нина не убедится доводами отца и, восторженно расхваливая нищего дядю, выскажет отцу одно из тех своих крайних мнений о свете и богатстве, какие иногда высказывала матери.

Как обыкновенно бывает с слабыми, бесхарактерными людьми, она хотела, чтобы все как-нибудь обошлось без неприятностей, и беспокоилась и за мужа и за дочь, не зная и не решаясь, чью принять сторону. Когда она слушала мужа, ей казалось, что он прав и что Нине в самом деле неприлично ездить к дяде, хотя бы он и исправился, забывая, что еще недавно, слушая рассказ Нины о посещении дяди, она проливала слезы от умиления и сама хотела навестить этого «несчастного старика, обиженного людьми».

– Ниночка! Папа тебя зовет… Он хочет с тобой говорить о твоих посещениях дяди… Он очень этим недоволен! – говорила Опольева, войдя в комнату Нины.

Нина слегка побледнела. Она понимала, что предстоит тяжелый разговор. Но она быстро поднялась с места и решительно направилась к дверям.

– Ниночка… ты, родная, не противоречь отцу, не раздражай его… И исполни его желание: не езди к дяде. И не сердись на меня… Это я все ему рассказала… Я думала, он отнесется к моему признанию иначе, тем более что сегодня он встретил на улице дядю и был очень изумлен…

– Изумлен? Чем, мама?

– Его приличным видом, его костюмом… одним словом, тем, что он не попрошайка, каким был…

– Благодаря тому, что все от него отвернулись! – горячо вставила молодая девушка.

– Но папа не верит…

– Чему не верит?

– Что дядя мог так измениться после всего того, что было…

– Не верит… Но ведь это правда! – воскликнула Нина.

– И я пробовала говорить… Я рассказывала об этом мальчике…

– И папа все-таки не верит? – грустно повторила Нина.

– Не верит.

– Так я постараюсь убедить папу! – промолвила Нина.

– Нет, Нина, нет, не делай этого… Это бесполезно… И вообще… вообще, лучше не противоречь ему. К чему? Отца ты не переубедишь и только огорчишь его. А он тебя так любит…

– Но, мама… Что ты говоришь? Неужели я должна согласиться с папой, что дядя гадкий человек и что он не заслуживает никакого участия, когда я убеждена в противном… И неужели папа может сердиться на это…

Опольева не знала, что отвечать, и снова повторила:

– Во всяком случае, Нина… помни, что не следует огорчать отца… Ну, иди, иди… Он тебя ждет…

Молодая девушка пошла в кабинет.

XXXIII

Опольев так же мало знал свою дочь, как и дочь – отца.

Он ее очень любил тою эгоистическою любовью, которою любят родители своих детей, любя в них самих себя. Он был всегда с ней ласков и нежен, заботился об ее удовольствиях, нарядах, перекидывался с ней словами, полными ласки, в те редкие минуты, когда видел ее в свободное от службы время, но никогда с ней серьезно ни о чем не говорил, привыкши считать ее девочкой даже и тогда, когда она вышла из института.

Как и большинство отцов, он никогда не старался заглянуть в ее душевный мир, не пытался узнать, какие мысли, какие мечты занимают ее головку, и со свойственною мужчинам самоуверенностью в безошибочном понимании людей, тем более дочери, которая всегда была под глазами, воображал, что отлично знает свою дочь и что делает для нее все, что только может доставить людям счастье. У нее будет хорошее приданое. Она выйдет замуж за порядочного человека и будет порядочною женщиной в том смысле, в каком понимал Опольев. А пока она живет, окруженная любовью отца и матери, в полном счастье и довольстве.

Разговор, только что бывший с женой, несколько смутил его превосходительство теми неожиданными новостями, которые он узнал. Ему очень не понравились и посещения «негодяя братца», и филантропические подвиги дочери, и увлечение Толстым, и он считал виноватою свою жену, которая раньше не сообщила обо всем этом ему. Достаточно было бы ему поговорить с дочерью с четверть часа, и она поняла бы сама, как неприлично посещать «пьяниц родственников», как смешно усердствовать в филантропии и как нелепо восхищаться проповедями Толстого.

Эту легкость вразумления дочери Опольев основывал главным образом на уверенности в том, что он отлично знает свою девочку. Кроме того, он рассчитывал и на свой нравственный авторитет, и на свое уменье убеждать людей, – недаром же он считал себя необыкновенно умным человеком.

И в нем не было ни малейшего сомнения в том, что Нина – эта милая, кроткая Ниночка – вполне проникнется его доводами и сознает ошибочность своего поведения. Она настолько умна, хорошо воспитана и настолько любит отца, чтоб поверить ему, что хорошо, что дурно.