История одного немца. Частный человек против тысячелетнего рейха - [87]

Так что он отказался от названия «Моя дуэль». Назвал книгу скромно «История одного немца. Воспоминания 1914–1933 годов». Здесь надо учитывать, что это не совсем воспоминания, и даже совсем не воспоминания. В Германии оставались его родные и близкие, поэтому он не только не называл имена, он менял профессии. Так, своего отца, видного педагога, директора гимназии, в которой он учился, он превратил в прусского чиновника. Создал запоминающийся художественный образ прусского бюрократа-либерала, книгочея и мудреца. Свою любимую женщину, Эрику Ландри, он и вовсе весьма умело «расщепил» на лихую Тэдди богемной интеллигентной берлинской компании и милую еврейскую девушку Чарли. Пока Хафнер писал эту книгу на немецком, он совершенствовался в английском и досовершенствовался до того, что стал колумнистом в «Observer». Кстати, это очень благотворно повлияло на его стиль. Журналистская работа вообще полезна для эстетов. Она заставляет быть кратким и понятным. А журналистская работа на чужом языке полезна вдвойне. Пишущий привыкает воспринимать язык как тот материал, который надо преодолевать, а не подчиняться ему.

В результате стиль эстета, не теряя ни изысканности, ни многословия, приобретает ясность, четкость, афористичность. Переводить Хафнера — одно удовольствие. Чего стоят одни только его определения, например относящиеся к коммунистам после поджога рейхстага: «овцы в волчьей шкуре». А блистательная характеристика Вальтера Ратенау, немецкого министра иностранных дел, экономиста и философа, убитого в 1922 году националистами: «Он был аристократическим революционером, идеалистическим коммерсантом; евреем и немецким патриотом; немецким патриотом и либеральным космополитом; либеральным космополитом и строгим служителем закона (то есть, в единственно возможном, строгом смысле этого слова, он был евреем). <…>

Меня могут спросить: неужели народный вождь может быть таким? Представьте себе, да! Масса — причем я говорю не о пролетариате, но о том анонимном коллективном существе, в которое все мы, бедные и богатые, в определенный, очень важный момент сливаемся, — эта масса наиболее сильно реагирует на то, что меньше всего на нее похоже. Заурядность в паре с добросовестный отношением к делу могут принести политику популярность; но последняя любовь и последняя ненависть, обожествление и демонизация достаются только незаурядной личности; тому, кто недостижим для массы, а выше он или ниже среднего уровня — не так важно. Уж что-что, а этот вывод я уверенно делаю из своего немецкого опыта. Ратенау и Гитлер как раз и были аномальными явлениями, которые до крайности возбудили фантазию немецкой народной массы: один — своей необъятной культурой, другой — своей необъятной пошлостью. Оба, и это главное, происходят из недоступных средней массе областей, из каких-то потусторонних миров. Один — из той сферы высшей духовности, где симпосион, пир культур трех тысячелетий и двух частей света творится; другой — из джунглей, из грязи и тьмы бульварной философии и бульварного чтива; из подземного, подпочвенного мира, где в мутном вареве роятся бесы мещанских чуланов, ночлежек, казарменных сортиров и застенков. Благодаря своей „потусторонности“, оба, и Ратенау, и Гитлер, обладали настоящей магической, волшебной силой, безразличной к тому, какую политику каждый из них вел».

Он хорошо писал. И научился так же хорошо писать по-английски, как и по-немецки. Он не окончил воспоминания. Вместо воспоминаний он написал по-английски книгу «Германия: Джекил и Хайд». Стал колумнистом солидной газеты. Тогда-то он и выдумал себе псевдоним Себастьян Хафнер, чтобы не ставить под удар родителей и брата, оставшихся в Германии. Он жил в Англии до своего переезда в Западную Германию в 1954 году. В Германии он написал немало книг. В числе прочих — «Пруссия без легенд», «В тени истории», «Уинстон Черчилль». Написал сценарий телефильма «Генералы. Битва на Марне» и снялся в телевизионной комедии с таким длинным названием, что лучше привести его по-немецки, прежде чем перевести на русский: «Annoncentheater. Ein Abendprogramm des deutschen Femsehen im Jahre 1776» («Аннонсентеатр. Вечерняя программа для немецкого телевидения 1776 года»). Умер Хафнер в 1999 году. Он часто говорил своему сыну Оливеру, что в Англии написал роман. Разбирая архив, сын обнаружил «Историю одного немца» и опубликовал. Так это и есть тот «роман», о котором ему говорил его отец. Это — роман поневоле. Хафнер писал таким образом, чтобы не навредить тем людям, что остались в Германии. Значит, он писал не прямо о себе и своих знакомых, а шифруя их, то есть типизируя. Результат — фантастический. Он написал реалистический роман. Он написал не о себе, но о типичном молодом интеллигенте эпохи наступающего тоталитаризма. Реализм, рождающийся из духа конспирации, — одно из любопытнейших порождений эпохи. Точное и правдивое изображение страны, времени, социального слоя соединяется в «Истории одного немца» с преобразованным личным прошлым. Хафнер хотел продолжить свою книгу. В архиве сохранился план продолжения воспоминаний. Он хотел описать Берлин в «Ночь длинных ножей» и Париж во время фашистского путча 9 октября 1934 года, но не стал. По-видимому, решил, что все самое главное он сказал последними тремя, гёльдерлиновскими словами: зябко, стыдно, освобожденно.