История одного лагеря (Вятлаг) - [19]
Еще одна (и существенная) сторона вятлаговского бытия заключалась в том, что этот лагерный затерянный в таежном океане "материк" вынужден был (и пытался) обеспечивать себя продовольствие (прежде всего – овощами и картофелем) – и это в суровых даже для Вятского края климатических условиях, на болотистых, кислых и бедных кайских почвах… По сути, Вятлаг представлял собой неуклюжий симбиоз "леспромхоза с колхозом": помимо небольшого числа специализированных лагпунктов-сельхозов, плановые задания по производству сельхозпродукции, посевным площадям и сбору урожая доводились до всех без исключения ОЛПов и ЛЗО. За сельхозработы отвечал лично первый заместитель начальника Управления, он же по должности – "главный чекист" лагеря. О масштабах этих работ дают некоторое представление следующие данные: на 17 июня 1943 года в целом по Вятлагу посевы зерновых, посадки картофеля, корнеплодов и овощей заняли 2.651 гектар (95 процентов к плану). При таких объемах, казалось бы, подсобное хозяйство могло (и существенно) в голодные военные годы "подпитать" продуктами не только администрацию, но и "контингент". Однако дела в лагерном "сельском хозяйстве" велись так же, как и всюду, – чисто по-советски, "через пень колоду": вспахать-засеять, чтобы отчитаться о выполнении плана, а там – хоть трава не расти…
Отсюда – и результаты. На конец сентября 1942 года скосили травостои на площади 6.788 гектаров (около 140 процентов к заданию), а вот сена застоговали только 68 процентов от запланированных объемов (4.568 тонн). Аналогичная картина и по другим переделам сельхозработ: выполняли планы не по урожаю, а "по площадям". Картофеля накопали в том же году лишь 1.140 тонн (при плане – 5.814), овощей собрали 475 тонн (план – 1.634), зерна намолотили 625 тонн (план – 2.404). Правда, уборка полностью завершилась позднее – в октябре – и окончательные итоги несколько "подросли", но до установленных планом все-таки далеко не дотянули…
Другая вечная забота вятлаговцев – и администрации и "контингента" – формулировалась коротко и всякий раз тревожно: "как пережить очередную зиму?" Хотя готовиться к новому "холодному сезону" начинали еще с весны, завершалась эта "подготовка", как водится, авральным порядком и на авось. Уже в июле 1943 года Политотдел Вятлага (а он всегда функционировал на правах райкома партии) слушает вопрос "О подготовке лагеря к зиме". Работа в этом направлении признается неудовлетворительной: из 140 жилых бараков отремонтированы лишь 47; из больничных стационаров и амбулаторий (общим числом – 51) – только 16; из 160 домов для вольнонаемного состава – всего 38; из 23 казарм ВОХР – 5; из 32 кухонь и столовых – 8 и т.д. Отсутствует и необходимый запас топлива, в том числе – дров: как заведено на Руси – "сапожник без сапог". А ведь первые заморозки здесь случаются уже в начале августа, в сентябре появляются и "белые мухи"… Словом, лагерь входил в зиму 1942-1943 годов совершенно не готовым к ней, что и обернулось в дальнейшем самыми ужасными последствиями, прежде всего – для "контингента".
Бедственное положение и на транспорте: паровозный парк за первые годы войны предельно изношен. Средний пробег на каждый локомотив составил в 1942 году 102.000 километров против 40.000 по норме. Возросло число аварий на железной дороге – сходов вагонов и составов с пути, загораний паровозов и т.п. А любой серьезный срыв в работе "железки" грозил для Вятлага параличом всей его жизнедеятельности: нарушалась единственная устойчивая связь с "Большой Землей", обрывалась и без того тонкая "привязка" к жизни страны, а главное (по крайней мере – для лагерного руководства) сбивался жестко контролируемый из "Центра" график вывозки древесины, ее поставок народному хозяйству. Поэтому для ликвидации прорывов на ГКЖД бросали все силы и средства, в ущерб остальным, пусть и самым насущным, делам и нуждам.
Между тем, эти нужды "криком кричали" из всех вятлаговских углов. Нищета, скудость во всем пронизывают лагерную жизнь, делают ее еще более убогой, серой, бездуховной. На весь огромный лагерь в 1942 году Кировский обком партии выделил следующий лимит периодической печати (значительно "урезанный" по сравнению с предыдущим, 1941-м годом): "Правда" – 50 экземпляров, "Известия" – 10, "Комсомольская правда" – 8, "Кировская правда" – 400 экземпляров. То есть сведения о жизни "большого мира", в том числе и о событиях на фронте, вятлаговцы получали в основном из слухов и примитивных "политинформаций", проводившихся полуграмотными партийцами и работниками "культурно-воспитательных частей" (КВЧ). Правда, со 2 февраля 1943 года по решению Политотдела ГУЛАГа для лесных лагерей начала издаваться газета "Лес – стране" (за год вышло 36 номеров), а затем организуется выпуск собственных "многотиражек" в каждом ИТЛ. Но содержательный уровень всех этих изданий не слишком уж отличался (в лучшую сторону) от того, что представляла собой партийно-пропагандистская работа в целом: максимум трескучей штампованно-лозунговой пропаганды при минимуме достоверной информации.
Вместе с тем нельзя не заметить, что в военные годы поубавилось "давление" на сотрудников со стороны политотдела Вятлага: меньше стало фанфаронства, "политучебы", всевозможных собраний и заседаний. Хотя с "партийного крючка" старались не отпускать никого, и число выговоров "по партийной линии" за аморальное поведение и "бытовое разложение", за пьянство и "запрещенные интимные связи с заключенными" не уменьшалось. Впрочем, "партийные выволочки" мало кого останавливали и пьянство "процветало" – буйно и повсеместно, среди всех категорий лагерных работников, независимо от чинов и званий. Любопытно в этой связи "покаянное" объяснение, которое представил на заседании партбюро оперуполномоченный Григорьев, обвиняемый в том, что он в служебное время пьянствовал с "иногородними" колхозниками и кучером-трудармейцем (немцем): "14 марта (1943 года) я выехал в деревню Сысола, где встретился с политруком Смолиным, который пригласил меня выпить бражки. Поехали мы с ним в деревню Куницыно, где встретили двух женщин – Вагину и Масленникову, с которыми вместе выпили. Достали балалайку, девушки танцевали. В комнату, где мы находились, заходили колхозницы. Кучер, немец-трудармеец, находился в другом помещении. Я сознаю, что допустил нетактичный поступок, выпил бражки со Смолиным и двумя женщинами".
Книга доктора исторических наук, профессора Виктора Бердинских целиком основана на дневниках за 1909 – 1924 годы Нины А – овой, вятской гимназистки, затем петроградской курсистки, затем поэтессы и скромной сотрудницы областной библиотеки. Ее цельная душа наполнена искусством, круг ее интересов – стихи, живопись, музыка. Дневники показывают невероятное богатство сложившейся к 1917 году русской жизни со всеми ее мироощущениями, восприятиями, образом мыслей, отточенной культурой чувств. На их страницах, сохранивших многие детали быта первой четверти XX века, гибким и страстным языком описаны события трагической эпохи.
Книга, основанная на воспоминаниях о жизни, быте, нравах, обычаях, верованиях русского крестьянства, представляет собой попытку нравственно-философского осмысления последствий одного из самых драматичных социальных сдвигов XX века, который принято называть раскрестьяниванием России. Это первая книга по устной истории в России.
Книга доктора исторических наук, профессора Виктора Бердинских, созданная в редком жанре «устной истории», посвящена повседневной жизни русской деревни в первой половине XX века. В ней содержатся сведения о быте, нравах, устройстве семьи, народных праздниках, сохранившихся или возникших после Октябрьской революции. Автор более двадцати пяти лет записывал рассказы крестьян и, таким образом, собрал уникальный материал, зафиксировав взгляд на деревенскую жизнь самих носителей уходящей в небытие русской крестьянской культуры.
Книга доктора исторических наук, профессора Виктора Бердинских, созданная в редком жанре «устной истории», посвящена повседневной жизни русской деревни в XX веке. В ней содержатся уникальные сведения о быте, нравах, устройстве семьи, народных праздниках, сохранившихся или возникших после Октябрьской революции. Автор более двадцати пяти лет записывал рассказы крестьян и, таким образом, собрал уникальный материал, зафиксировав взгляд на деревенскую жизнь самих носителей уходящей в небытие русской крестьянской культуры.
В монографии исследуется один из вопросов взаимоотношений древнего Египта с Нубией, а именно вопрос становления аппарата египетской военной и гражданской администрации на этой территории. Прослеживаются три этапа, связанные с изменениями характера политики Египта в этом регионе, которые в конечном счете привели к превращению Нубии в египетскую провинцию. Выделена роль местного населения в системе сложившихся египетских административных институтов. Исследование охватывает период Древнего, Среднего и Нового царств.
В основе книги лежит историко-культурная концепция, суть которой – рассмотрение истории абхазов, коренного населения Абхазии не изолированно, а в тесном взаимодействии с другими соседними народами и древними цивилизациями. Здесь всегда хорошо прослеживалось биение пульса мировой политики, а сама страна не раз становилась ареной военных действий и политико-дипломатических хитросплетений между великими державами древности и средневековья, нового и новейшего времени. За последние годы были выявлены новые археологические материалы, архивные документы, письменные источники, позволившие объективнее рассмотреть многие исторические события.
Книга, написанная археологом А. Д. Грачем, рассказывает о том, что лежит в земле, по которой ходят ленинградцы, о вещественных памятниках жизни населения нашего города в первые десятилетия его существования. Книги об этом никогда еще не было напечатано. Твердо установилось представление, что археологические раскопки выявляют памятники седой старины. А оказывается и за два с половиной столетия под проспектами и улицами, по которым бегут автобусы и трамваи, под дворами и скверами, где играют дети, накопились ценные археологические материалы.
Материалы III Всероссийской научной конференции, посвящены в основном событиям 1930-1940-х годов и приурочены к 70-летию начала «Большого террора». Адресованы историкам и всем тем, кто интересуется прошлым Отечества.
Очередной труд известного советского историка содержит цельную картину политической истории Ахеменидской державы, возникшей в VI в. до н. э. и существовавшей более двух столетий. В этой первой в истории мировой державе возникли важные для развития общества социально-экономические и политические институты, культурные традиции.
Монография посвящена актуальной научной проблеме — взаимоотношениям Советской России и великих держав Запада после Октября 1917 г., когда русский вопрос, неизменно приковывавший к себе пристальное внимание лидеров европейских стран, получил особую остроту. Поднятые автором проблемы геополитики начала XX в. не потеряли своей остроты и в наше время. В монографии прослеживается влияние внутриполитического развития Советской России на формирование внешней политики в начальный период ее существования. На основе широкой и разнообразной источниковой базы, включающей как впервые вводимые в научный оборот архивные, так и опубликованные документы, а также не потерявшие ценности мемуары, в книге раскрыты новые аспекты дипломатической предыстории интервенции стран Антанты, показано, что знали в мире о происходившем в ту эпоху в России и как реагировал на эти события.