История о сене и собаке - [11]

Какое-то время мы молчали, затем пошел дождь, и я нашла оригинальную тему для начала разговора.

— Дождь надоел, — глубокомысленно изрекла я. — Очень мокрая осень.

— Для нашего города это и не удивительно, — молвил Лудовин.

— Да, верно, — ответила я.

Я осторожно взглянула на него. Он смотрел вперед, прядка темных волос на лбу, вполне приличный профиль — немного неправильный нос, тонкие губы, подбородок… гм-м-м… можно было бы посчитать волевым, если бы он был чуть резче очерчен. Я оценивала черты его лица, словно собиралась делать карандашный набросок, невольно прикидывая — вот здесь нужно обвести контур, там наложить тон посветлее, а сюда — густую тень. Впереди светофор мигнул красным, я остановила машину и сказала, словно нырнула в холодную воду:

— Роман Петрович, мы как-то странно познакомились с вами, вы меня действительно удивили…

— Чем же? — спросил он, повернувшись ко мне.

— Как будто вы не знаете? Зачем вы написали такую объяснительную?

— Но я, вроде бы, объяснил…

Светофор засигналил зеленым, и я рванула вперед, но через некоторое время пришлось притормозить, движение застопорилось, кажется, мы попали в пробку.

— А, может быть, вами двигало желание обратить на себя внимание? — медленно проговорила я.

— Круто вы берете! Зачем мне это? Да нет, это было ребячество, просто глупая шутка…

— Зачем? Но вы же не всегда были… землекопом? И вряд ли в детстве мечтали об этой интереснейшей профессии.

— Отчего же? Кому-то ведь надо и землю копать… — отрезал он.

— Роман Петрович, мне кажется, вы… кокетничаете…

— Кокетство — это ваше, баб… женского пола, Дарья Васильевна.

— Не скажите… Рита рассказала мне, что вы раньше играли в футбол, в престижной команде…

— А, черт, — коротко бросил он.

— Почему черт? — спросила я. — Что-то криминальное?

— Это не слишком интересно, — отрезал он.

— Было бы не слишком, если бы вы не начали встречаться с моей сестрой.

— Думаю, вы зря беспокоитесь… Я Риту не принуждал, силой не тащил…

— Но зачем вам это?

— Что? Встречаться с девушкой? Странный вопрос.

Я начала злиться. Зачем он разыгрывает этакого наивного простачка? Взглянула на него, но он, отвернувшись, смотрел в окно, и мне пришлось удовольствоваться лишь созерцанием его темных, явно требующих вмешательства парикмахера, волос. Впрочем, я сама так и не добралась до салона.

— Роман Петрович, но вы же понимаете, что девушке все-таки стоит встречаться с молодыми людьми, которые… — я не договорила, замолчала, подбирая подходящее слово.

— Которые могут ее упаковать с ног до головы? — зло закончил он мою мысль. — Вы принимаете всерьез только такие отношения? Само собой, кто бы сомневался!

О! Он недоволен женской меркантильностью? Ушиблен этим? Нарвался?

— Откуда вы знаете, что я принимаю всерьез, а что нет! Отчего вы так отзываетесь о женщинах? — я сразу нашла слова, которые лучше бы и не находила: — А разве мужчины не оскорбляют нас своей беспомощностью и неспособностью к поступкам? Прикрываетесь пустыми словами, якобы любовью, а сами пользуетесь женскими слабостями?

— Любовью нельзя оскорбить, — сказал он вдруг. — Только вы ни черта не понимаете…

— Конечно, несовершенный женский ум судить не может… — начала я в запале и замолчала, переваривая его слова. Кажется, в жизни ничего подобного не слышала от мужчины, ощущение было, словно меня ошпарили ведром кипятка. Я уставилась на Лудовина, потом пробормотала что-то бессвязное о том, что он не прав, что, видимо, обижен и прочая. Расспрашивать дальше о его прошлом было неуместно, да и не имело смысла. «Все, больше не вмешиваюсь, пусть Рита решает сама. А вдруг, у них что-то получится, и он бросит эту черную работу и найдет что-то иное. В конце концов, я бы могла помочь, если вся эта история не сойдет на нет сама по себе, а в таком случае и беспокоиться будет не о чем».

Пробка зашевелилась, пришла в движение.

— Куда вас подвезти? — спросила я.

— Тормозните у метро, — ответил он.

— Но я могу подбросить вас до дома. Где вы живете?

— Спасибо, не стоит. Вы и так потратили на меня свое время. Тормозните вон там, Дарья Васильевна. Благодарю.

Я остановила машину, Лудовин вышел, махнул мне рукой и, прихрамывая, направился в сторону входа в метро. Я смотрела ему вслед, пока его высокая фигура не смешалась с толпой.

А дома меня ждали поедающая пирожные Дора и довольный жизнью Федор, который объявил, что его влекут ко мне любовь и тревога, как бывает с теми, кто к цели близится заветной, хотя выразил он эту мысль короче и деловитее:

— Дарья, давай решать наши дела! Ну скажи, что тебя не устраивает в том плане, который я предложил?

«Все не устраивает», — хотелось сказать мне, но я опять занялась дипломатией и демагогией.

«Как он сказал? Любовью нельзя оскорбить?» — вертелось у меня в голове, когда я, с трудом спровадив Федора и сделав Доре внушение за неумеренное потребление кондитерских изделий, погрузилась в благословенное одиночество в стенах своей спальни, центром которой была огромная кровать с коваными витыми спинками.

Глава 4

Второе, что пришло в голову, когда я проснулась — «любовью нельзя оскорбить». Первое же, традиционное, едва я открыла глаза и увидела на часах противно светящиеся цифры 6:24, было — «как неохота вставать так рано, поспать бы еще чуток».