История о Михаиле и Андронике Палеологах - [73]
17. Между тем как это дело все еще тянулось, наступила необходимость отправить и со своей стороны послов к папе, чтобы таким образом обезопасить себя от итальянцев и показать, что греки, подчиняясь первейшей из церквей и почитая себя уже родственными ей, не подозревают оттуда никакой опасности. Итак, избираются послы. Это были: прежний патриарх Герман и никейский епископ Феофан, а со стороны синклита — великий логофет Акрополит, председатель вестиариата Панарет и великий диерминевт Верриот. Приготовлено две трииры: одна для сановников церковных, а на другой, за исключением великого логофета, должны были поместиться чины царские, везшие с собою множество священных даров, как-то, — одежды, золотые изображения и многоценные благовония. К этому царь прибавил и напрестольное облачение (νδτην), шитое золотом и украшенное жемчугом, которое он принес в достойный дар храму Божию, по случаю разрешения себя от церковного отлучения, и которое теперь, не успев взамен приготовить другое такое же, для великого храма первоверховных апостолов, согласно с его обещанием, взял из церкви и отослал. Между тем царь, считая неудобным расторгнуть союз с патриархом (ибо держался его, будто одночерепная раковина [103] — камня, так как от него получил церковное разрешение, и чрез его ходатайство надеялся также получить спасение; а что касается архиереев, то они почти уже склонялись), предложил ему следующее условие: патриарх оставит патриархию и поселится в Перивлептской обители, пользуясь всем своим содержанием и сохраняя обычное право провозглашения его имени при богослужении. По возвращении же послов, если дело каким-нибудь образом не состоится, — он снова вступит в патриаршие права, переедет в патриархию и примирится с архиереями, не упрекая их за случившееся: а когда начатое пойдет успешно и придет к желанному концу, — он совсем удалится на покой и для церкви поставлен будет другой предстоятель, так как ему, связанному клятвами, нельзя будет уже занимать прежнего поста. По выслушании такого условия, патриарх перешел в Перивлептскую обитель. Это было в 11-й день месяца экатомвеона, во втором индикте 6782 года. Церковные дела находились тогда еще в спокойном состоянии; обеспокоены были только лица, стоявшие во главе церковного управления.
18. Державный сильно подозревал, что архиереи легко не придут к единомыслию: это открылось особенно с тех пор, как рассуждения Векка, который приводил им места из святых отцов, не только не подействовали на них, но еще вызвали с их стороны прямые показания, что хотя бы дело соединения пошло и успешно, они не примут его. Поэтому царь стал винить их, что они нарушают должную ему покорность, поносят архиереев, склонившихся в пользу мира, и проклинают царя, будто бы принудившего их к тому. Впрочем, прежде, чем неприятности увеличились, он пытался склонить их ласками: пригласил к себе и, приняв очень почтительно, сел среди их и стал излагать обыкновенные свои мысли. «Его побуждает действовать в пользу соединения, говорил он, не иное что, как желание избежать жестоких войн и сохранить римлян от пролития крови; а церковь останется по-прежнему неизменною, несмотря ни на какие случайности. Все дело соединения с римскою церковью состоит только в трех пунктах: в признании за папою первенства, в апелляции на его имя и в провозглашении его имени при богослужении. Все эти преимущества, если посмотреть внимательно, — только пустые слова. Захочет ли папа ехать сюда, чтобы председательствовать пред другими? Кому из подсудимых вздумается измерить взад и вперед такое огромное морское пространство, чтобы только получить суд у людей, за которыми признано право первенства? Поминать же папу в первой нашей церкви и во второй вашей — великой, при патриаршем служении, — что можно найти в этом противозаконного? Как благоразумно отцы приспособлялись к обстоятельствам, когда того требовала польза? К этому побуждает и пример самого Бога, Который сделался человеком и претерпел распятие и смерть. Хотя Богу и неприлично было принимать на себя тело, однако ж, Он, по высочайшему домостроительству, сделался человеком; а чрез то, что, вопреки приличию, стал Он Богом плотоносным, получила спасение вся вселенная. Так чудно домостроительство! Если и мы, чрез благоразумное приспособление (ικονομικς), избегнем угрожающей опасности, то это не только не будет поставлено нам в грех, но еще послужит доказательством нашего уменья достигать своих целей. Вы, как я слышу, отвращаетесь от архиереев, которые согласились с нами, стараясь произвесть разделение в церкви, и, как носятся слухи, проклинаете нас. Так вот теперь представляется удобный случай предложить вам и, по возможности, получить от вас удовлетворение; потому что и нам неприлично слышать подобные вещи, и вам небезопасно говорить их и распространять в народе страх, — что вот мы-де не согласны на соединение, что нас против воли заставляют и переменить нравы, и исповедывать так, как говорят латиняне. Время кончить это чистосердечно, и мы предложим удовлетворение. Теперь я нуждаюсь в вашем совете, и пусть каждый выскажет свое мнение, как ему кажется. Только заботьтесь не об угождении своей собственной прихоти; но каждый, как духовное лицо, пусть и говорит по духовному. Основание — одно: отвратить опасность, которая неизбежна, если мы не сделаем ничего в пользу единения. А как этого достигнуть, — размысли всякий сам с собой и выскажи свое мнение в полной уверенности, что без его согласия не можем ничего предпринять и мы. Но рассуждать вам об этом сообща, по-нашему мнению, совершенно бесполезно». Этими и другими подобными речами старался царь склонить предстоятелей церкви на свою сторону. Но предстоятели отвечали, что им и неприлично и опасно проклинать царя, и решительно отреклись от такого обвинения, изъявляя готовность подвергнуться наказанию, если действительно будут уличены в этом. А что касается их несогласия с архиереями, то тут есть нечто похожее на правду: да и очень естественно, что люди, несогласные в действиях, расходятся и в образе мыслей; только их не поносят, как они говорят, а порицают их согласие на преднамереваемое дело. Да и почему не так? Ведь каждый — господин своего мнения, и чтó человеку не нравится сегодня, то может понравиться и сделаться предметом его стремлений завтра; и он будет делать это не по лукавым расчетам, и не случайно, а по внушению рассудка. Так-то и они склонились к миру, конечно, потому, что поступить таким образом признали делом полезным, и даже, как мы думаем, не противным их совести. Что же касается до собственного нашего мнения об этом предмете, то прежде всего нам и каноны не позволяют рассуждать о нем, так как мы находимся под властью архиерея, и должны следовать ему;— стало быть, тут и говорить нечего. Если же предложен будет вопрос каждому из нас отдельно, то может быть и страх твоего царского величества, призывающего к рассуждению об этом предмете, никому не воспрепятствует высказать свое мнение. Тогда царь стал спрашивать каждого порознь, — и один отвергал все три пункта, говоря, что церковь, следуя всегда одному и тому же учению, не может ничего принять нового, но должна сохранять и передавать потомкам то же, чтó и сами мы получали от предков. Если же угрожает обществу опасность, то это — не ее забота; на ней лежит обязанность только молиться: а не допускать ничего, угрожающего бедствием, или опасность сделать безопасною — обязан державный. Другие считали возможным признать за папою первенство и право апелляции; так как эти права будут существовать только в одном названии и для виду, а не на деле. Но иное дело провозглашать папу при богослужении;— на это, равно как и на прибавление к символу Веры, согласиться никак нельзя. В это время Ксифилин, занимавший должность великого эконома, надеясь на свою близость к царю и на старость, встал и, касаясь колен царя, начал умолять его, чтобы он излишними усилиями — избавиться от внешней войны, не возбудил внутренней — между нами самими: ведь никогда не примирить тебе всех, говорил он, хотя бы нас-то и удалось склонить к миру.
