История нравов России - [42]

Есть только первый, а за ним последний…»

Этот принцип неограниченной власти монарха, имеет свои истоки в истории российского государства: уже с карамзинских времен азиатский способ властвования и рабскую покорность всех сословий связывали с татаро–монгольским нашествием. Этот фундаментальный принцип самодержавия был юридически оформлен и нашел свое воплощение в бюрократической системе в правление Петра Великого. Существенно то, что созданное им в области государственного управления пережило многие поколения. Достаточно напомнить, что Сенат просуществовал с 1711 г. по декабрь 1917 г.; синодальное устройство православной церкви оставалось неизменным с 1721 г. по 1918 г., система подушной подати была установлена в 1724 г. и отменена лишь в 1887 г. и т. д. Иными словами, созданные Петром Великим бюрократические институты практически функционировали на протяжении существования Российской империи, оказывая мощное воздействие на все стороны общественной жизни. Более того, ряд стереотипов мышления и социальных нравов, выработанных в эпоху петровских реформ, до сих пор незримо присутствуют в нашем мышлении и поведении.

Для характеристики системы Российской империи весьма удобен образ корабля под парусами со шкипером на мостике. Современный исследователь Е. В.Анисимов пишет: «Думаю, что и сам Петр не возражал бы против этого образа (его создал А. Пушкин — В. П.). Корабль — эта вечная его любовь — был для него символом организованной, рассчитанной до дюйма структуры, материальное воплощение человеческой мысли, сложного движения по воле разумного человека» (4, 187). Данная модель корабля удачно описывает ту мощную бюрократическую машину, которая, представляя собой единообразную систему центральных и местных учреждений во главе с Сенатом, достаточно эффективно действовала на территории громадного государства в течение почти двух веков.

К этому следует добавить такой существенный нюанс, что рассматриваемый нами корабль — как государство — является военным судном. Ведь Петр Великий был убежден, что армия есть самая совершенная общественная структура, что она — прекрасная модель общественного устройства. И вполне закономерно, что «…гражданская служба в канцелярии была поставлена вровень с военной службой в полках, а распределение членов каждой дворянской семьи между обоими родами службы было подчинено установленной законом пропорции» (31 т. XXVIII, 468). Во всяком случае, несомненно одно — в императорской России государство находилось при армии (об этом говорит и военный бюджет, и служба отставных офицеров в бюрократических структурах).

Императорская бюрократия выросла на российской почве, ее знаменитая «Табель о рангах» обусловлена объективными историческими условиями. Петр Великий в данном случае «пороха не выдумал» — он взял готовые «табели» в Швеции, Дании и частично в Пруссии, к тому же он лишь оформил статус уже складывающегося «служилого человека» — военного, бюрократа. Самое интересное состоит в том, что намерения у царя–императора были самые добрые — он, введя «Табель о рангах», хотел создать корпус умелых управляющих от имени монарха. Однако весьма быстро «государевы служащие», выделились в самостоятельное сословие со своими нравами, чинопочитанием, иерархией ценностей, «при которых их основная функция, — пишет В. Г.Сироткин, — служба царю и государству — оставалась как бы на последнем месте» (247, 88). Великий реформатор не учел социальной структуры России, и в итоге возникла весьма своеобразная бюрократическая система, во многом отличающаяся от бюрократии цивилизованных, западноевропейских стран, хотя в их нравах (но не всегда) и имеется нечто общее (например, взяточничество).

Сравним царскую бюрократию с западноевропейским чиновничеством, взяв за модель Францию. Говорят, что Наполеон Бонапарт однажды сказал: «Моя истинная слава не в том, что я выиграл сто сражений, а в том, что будет жить вечно — мой Гражданский кодекс!» (1804 г.). Петровская «Табель о рангах» во многом проигрывает наполеоновскому «Гражданскому кодексу», а именно: первая носила азиатcкий, деспотический характер, второй был цивилизованным. Прежде всего следует обратить внимание на то, что наполеоновский «кодекс» исходил из понимания бюрократа как «агента государства», и поэтому были четко определены условия поступления на публичную службу (образовательный ценз, периодическая сдача экзаменов на «классность»), взаимоотношения начальника и подчиненного (право не выполнять «аморальные приказы»), право на административную (судебную) и социальную (пенсии до 80 % последнего оклада) защиту и защищенность чиновника от самодурства начальника (все чиновники находятся в двойном подчинении — собственного министра и генерального директората публичной службы при премьер–министре, кроме того существует общественный совет чиновников, наблюдающий за соблюдением социальных и нравственных прав и норм французских акакиев акакиевичей).

Ничего подобного не было сделано Петром Великим — он, кроме жалования, часть которого вначале выдавалась хлебом, никакой социальной и моральной защиты не предусмотрел. Поэтому нет ничего удивительного в процветании таких нравов, как взяточничество, чьи корни уходят в воеводское «кормление», расхищение государственной казны, раболепие нижестоящих перед вышестоящими, самодурство, протекционизм и прочих злоупотреблений. И в этом смысле можно понять возмущение А. И.Герцена существованием чиновничьей, дикой по своим нравам корпорации; для него официальная Россия «начинается с императора и идет от жандарма до жандарма, от чиновника до чиновника, до последнего полицейского в самом отдаленном закоулке империи. Каждая ступень этой лестницы приобретает, как в дантовских bolgi (ямах ада — В. П.) новую силу зла, новую ступень разврата и жестокости. Это живая пирамида из преступлений, злоупотреблений, подкупов, полицейских, негодяев, немецких бездушных администраторов, вечно голодных; невежей–судей, вечно пьяных; аристократов, вечно подлых: все это связано сообществом грабительства и добычи и опирается на шестьсот тысяч органических машин с штыками» (60, т. VII, 329).