История нравов. Буржуазный век - [18]

Сотни тысяч женщин отправлялись ежедневно на фабрику, тратя на ходьбу несколько часов, только для того, чтобы доставить хлеб детям, у которых не было отца или заработок которого был недостаточен, чтобы прокормить семью. Эта любовь побуждала их брать на себя самую тяжелую и для их пола опасную работу. Ради нее карабкались они, нагруженные тяжестью, по колеблющимся лесам постройки. Ради нее они ни на минуту не отрывались от стучащей швейной машины и быстро скользящей иглы. Ради нее они соглашались на все более продолжительный рабочий день и покорно сносили все притеснения предпринимателей — только бы не лишиться работы.

Относящееся к 1842 году сообщение о положении английских работниц, занятых в модных мастерских, гласит: «Во время фешенебельного сезона, продолжающегося около четырех месяцев, рабочий день, даже в лучших предприятиях, доходит до пятнадцати и даже — в случае спешных заказов — до восемнадцати часов.

В большинстве магазинов рабочее время вообще не установлено, так что девушка никогда не имеет для сна и отдыха более шести, а часто только трех или четырех, иногда даже только двух часов, работая от девятнадцати до двадцати двух часов, а порой — что бывает достаточно часто — всю ночь. Единственным пределом, положенным для их работы, является физическая невозможность держать в руке иглу. Были случаи, что несчастные работницы в продолжение девяти дней ни разу не раздевались, растягиваясь для отдыха на несколько минут на матрасе, куда им приносили еду, нарезанную маленькими кусочками, чтобы они могли ее как можно скорее проглотить.

Словом, эти несчастные работницы принуждаются силой морального рабства — угрозой расчета — «к такой безжалостной и продолжительной работе, которая не по силам и крепкому мужчине, не говоря уже о девушке в нежном возрасте от 14 до 20 лет. Прибавьте к этому спертый воздух рабочего помещения и спален, необходимость при работе постоянно наклоняться, плохую неудобоваримую пищу и т. д.».

Следующее сообщение характеризует положение английских швей: «Швеи обыкновенно живут в крошечных мансардах, в страшной нищете, по несколько человек в одной комнате, в ужасной тесноте, причем зимой одна только теплота тела служит им топливом. Там сидят они, склонившись над своей работой, и шьют с четырех или пяти утра до полуночи, разрушая свое здоровье и рано погибая, не в силах доставить себе самого необходимого для жизни».

Ибо недельный заработок этих измученных созданий составлял всего от двух с половиной до трех шиллингов.

Вспомните «Песню о рубашке» Томаса Гуда: швее возбраняется даже плакать, чтобы слезы не намочили нитку и не помешали шить.

В многочисленных других отраслях производства, в которых были заняты женщины, положение их было не лучше. Везде они были подавлены самыми ужасными, убийственными для здоровья условиями труда: бесконечным рабочим днем, низкой заработной платой, унизительным обращением. Вот почему прикованная к фабрике женщина кончала так же плохо, как и дети, занятые в промышленности. С самого момента своего воцарения царь-пар питался такими же жертвоприношениями как женских, так и детских тел. Чахотка, тифозная лихорадка и в особенности женские болезни убивали преждевременно миллионы работниц.

Новое поколение, которое они носили под сердцем, было уже в материнской утробе заклеймлено печатью нужды. Большинство пролетарских детей голодали уже там. Преждевременные роды были самым обычным явлением. Большинство женщин рожали до срока или рожали мертвых. Если же дети появлялись на свет живыми, то, по статистике города Манчестера, относящейся к 1840 году, 57 процентов умирало до трехлетнего возраста. Из этих 57 процентов две трети умирали уже в грудном возрасте. Это так понятно. Бедные детки должны были дома голодать, тогда как прикованные нуждою матери истекали молоком. В предпринятой им анкете лорд Эстли сообщает, между прочим, о следующих случаях: «М. Г., двадцати лет, имеет двоих детей, младший еще грудной младенец, за которым ухаживает старший. Утром в пять часов она отправляется на фабрику, откуда возвращается в восемь часов. Днем молоко вытекает из ее грудей так, что платье ее насквозь мокро.

Г. В., имеет троих детей, уходит в понедельник в пять часов утра и возвращается только в субботу вечером в семь часов. Приходится так много хлопотать, что раньше трех утра она не ложится. Часто она до костей промокает от дождя и в таком положении должна работать. Она буквально заявила: „Грудь страшно болела у меня, и я была вся мокрая от молока“».

Масса грудных младенцев погибала от опия. Прикованные к швейной машине бедные матери не могли ухаживать за своими младенцами и поэтому вынуждены успокаивать их сонными средствами: теперь машина могла стучать сколько угодно! Выжившие дети страдали обычно по наследству из-за недоедания золотухой и рахитом.

Рабство, собаки-ищейки, снимание скальпов, убийство женщин и детей — таков генезис современного капитализма. И все-таки это еще не все. Свобода, достигнутая рабочим классом в буржуазном государстве, была на самом деле для него равносильна свободе подвергаться эксплуатации, а его равенством было равенство перед голодом и лишениями. Положение мужчин-рабочих было не менее тяжелым и безвыходным. Им также приходилось приносить ужасающие жертвы на алтарь капитализма. Нуждавшиеся в их помощи машины ежегодно калечили сотни тысяч. Ни одна война не поглощает такой массы жертв. Нужда, голод, отчаяние — общая всем доля.