История нового имени - [22]

— Что вам угодно?

— Дюжину булочек.

Микеле обернулся к Джильоле и с оттенком сарказма в голосе крикнул:

— Дюжину булочек для синьоры Карраччи.

Едва прозвучало это имя, как штора, отделявшая зал от конторы, раздвинулась и из-за нее возник Марчелло. Увидев Лилу, он побледнел и отступил назад, но через пару секунд взял себя в руки и подошел к нам поздороваться.

— Чудно слышать, как тебя называют «синьора Карраччи», — обратился он к Лиле.

— Как ни странно, мне тоже, — заметила Лила с добродушной улыбкой, до глубины души поразив не только меня, но и обоих братьев.

Микеле внимательно смотрел на Лилу. Голову он немного наклонил, точно изучал картину.

— А мы тебя вчера видели, — сказал он и обернулся к Джильоле: — Правда, Джи, это ведь вчера было? После обеда?

Джильола неохотно кивнула.

— Точно, видели, — поддакнул Марчелло, но в его голосе не было ни следа насмешки. Он стоял точно загипнотизированный и смотрел на Лилу, как зрители смотрят на фокусника.

— Вчера? После обеда? — удивилась Лила.

— Да, — подтвердил Микеле. — В Реттифило.

Марчелло, которому надоело, что брат говорит намеками, не выдержал:

— Твоя фотография в свадебном платье висит в витрине ателье.

Следующие несколько минут они говорили о фотографии: Марчелло — с восхищением, Микеле — все с той же иронией, но оба сошлись на том, что Лила на ней — настоящая красавица. Лила притворно нахмурилась: дескать, знала бы, что портниха выставит фотографию в витрине, ни за что бы ей ее не подарила.

— А я хочу, чтобы в витрине была моя фотография! — нарочито капризным тоном крикнула из-за стойки Джильола.

— Сначала надо, чтобы на тебе кто-нибудь женился, — сказал Микеле.

— На мне женишься ты, — веско ответила она и собралась развить свою мысль, когда ее внезапно перебила Лила.

— Вот и Ленучча собирается замуж, — выдала она.

Внимание братьев Солара переключилось на меня. До этой минуты я чувствовала себя невидимкой и не произнесла ни слова.

— Ничего подобного! — вспыхнула я.

— Почему же? Я бы на тебе с удовольствием женился, — сказал Микеле и мрачно посмотрел на Джильолу.

— Поздно спохватился, у нее уже есть жених, — ответила Лила.

И заговорила об Антонио, рассказав и про его повестку, и про то, как трудно придется его семье, если он уйдет в армию. Меня удивило не столько ее красноречие — оно не было для меня секретом, — сколько ее тон, уверенный и нахальный одновременно. На ее губах алела яркая помада. Она намекала Марчелло, что прошлое позабыто, а Микеле давала понять, что его враждебность ее скорее веселит, чем отталкивает. Но самое поразительное, она разговаривала с братьями как опытная женщина, хорошо знающая, что такое мужчины; ей уже нечему было учиться, напротив, она сама могла кого угодно кое-чему поучить. Она не играла, не повторяла, как мы делали в детстве, слова из романов о падших женщинах, она говорила так, что всем становилось ясно: она и правда знает, о чем говорит, и это ничуть ее не смущало. Потом она вдруг резко меняла тон на равнодушный, словно давала братьям понять: ей известно, что она им нравится, но они ее не интересуют. Так она лавировала, смутив братьев до того, что они уже не знали, как себя повести. Марчелло уставился в пол, и даже Микеле растерялся, лишь блеск глаз на помрачневшем лице выдавал его мысли: пусть ты и синьора Карраччи, но я тебя, шлюха, отделаю. Тогда она снова меняла тембр голоса на игривый, делая вид, что ей очень весело и приятно в компании братьев. Микеле оказался крепким орешком, зато Марчелло продержался недолго.

— Антонио того не стоит, — сказал он, — но Ленучча — хорошая девушка. Ради нее я могу поговорить с одним другом, спрошу, что тут можно сделать.

Обрадованная, я поблагодарила его.

Лила выбрала булочки, перебросилась парой дружеских реплик с Джильолой и ее отцом, который высунул из-за шторы голову и сказал: «Кланяйся от меня Стефано». Лила подошла к кассе и стала доставать деньги, но Марчелло отрицательно помотал головой, и даже Микеле, хоть и не сразу, последовал примеру брата.

Мы собирались уходить, когда Микеле, чеканя каждое слово, произнес своим не терпящим возражений тоном:

— Ты хорошо вышла на той фотографии.

— Спасибо.

— И туфли хорошо видны.

— Я уже не помню.

— Зато я прекрасно помню. И хотел тебя кое о чем попросить.

— Ты что, тоже хочешь мою фотографию? Чтобы в баре повесить, что ли?

Микеле рассмеялся коротким холодным смешком.

— Нет. Но тебе известно, что мы открываем магазин на пьяцца Мартири.

— Я в ваши дела не вмешиваюсь.

— А должна бы. Дело это важное, а ты — неглупая женщина. Если портниха использует твое фото для рекламы, то почему бы нам не сделать то же, только лучше? Марке «Черулло» нужна реклама.

— Ты что, хочешь поместить мое фото в витрине магазина на пьяцца Мартири? — рассмеялась Лила.

— Нет. Я хочу сделать твой огромный фотопортрет и повесить его внутри магазина.

Лила на минутку задумалась.

— Спроси у Стефано, — равнодушно сказала она. — Я ничего не решаю.

Братья обменялись недоуменными взглядами. Я поняла, что они уже обсуждали эту идею и, судя по всему, пришли к выводу, что Лила ни за что не согласится. Теперь они не верили своим ушам: Лила не взбунтовалась и спокойно сослалась на авторитет мужа. Они ее не узнавали. Да я и сама уже засомневалась, та ли она, что была раньше.