История новоевропейской философии - [30]

Вот возникают такие центры упорядоченности, возникают такие центрифуги, о которых я уже упоминал. Там, где есть вихревое движение — происходит расслоение. Самые мелкие элементы уходят к центру, поэтому в возникающих планетных системах центральное место занимает Звезда — светоносное тело. Самые крупные, (именно так, а не легкие и тяжелые, легкость и тяжесть Декарт вообще не признает: их нет в материи; это качество, существующее в нашем ощущении) — крупные остаются на периферии этих вихрей. И действительно, говорит Декарт, на периферии Солнечной системы самые крупные планеты. Внутри этих кругов возникают новые завихрения, материя постепенно слипается, и возникают планеты. Но некоторые слиплись не до конца — так можно объяснить кольца Сатурна, например.

— Т. е. здесь есть предвосхищение теории Канта — Лапласа?

Безусловно. Только у Канта по — другому. У Канта объясняется возникновение порядка из хаоса с ньютоновских позиций, т. е. Кант исходит из существования сил притяжения и отталкивания. У Декарта никакой роли эти силы вообще не играют в его космогонической концепции. Она имеет чисто геометрический характер. Сил притяжения и отталкивания не существует. Вот так. Все на сегодня. Спасибо.

Декарт

Я обещал вам рассказать еще на прошлом занятии об отличии декартовской физики от аристотелевской. Потому, что ни выступают здесь как полные антагонисты: ведь дело даже до смешного порой доходит.

Напоминаю вам основные принципы аристотелевской физики, тезисно.

Во — первых — неоднородность пространства: мир замкнут и сферичен. Центр этого кокона — естественное место для тяжелых тел; на периферии — легкие, огненные субстанции или эфир.

Далее. Космос, по Аристотелю, конечен, это я уже, собственно сказал. И очень важную роль играет утверждение о, во — первых, различии надлунного и подлунного мира, — вот тоже проявление неоднородности пространства. Для надлунного мира характерны чистые несмешанные движения — чистота самих веществ, круговые движения сфер. В подлунном мире, наоборот — хаос и суета.

И другой принципиальный момент — различение насильственных и естественных движений. Если естественные движения — это движения тел к их естественным местам: скажем, для огня — естественно движение вверх, для земли, для камней — движение вниз. Если камень не движется вниз, то это может произойти только в случае того, что его кто‑то насильно, насильственно бросил в другую сторону — вверх, вбок. То есть, всегда, когда есть отклонения от естественных движений, мы имеем дело с насильственным движением.

Движение само по себе не может сохраняться, считал Аристотель. То есть логическим итогом любого движения является покой: движение не может продолжаться бесконечно — вот такие тезисы.

Ну, у Декарта все наоборот: а) пространство бесконечно; абсолютно однородно;

b) никаких естественных и неестественных мест и движений, соответственно, не существует — все движения в этом плане однородны; движения, как и покой, могут продолжаться до бесконечности.

— Пространство бесконечно… Оно однородно?

Абсолютно однородно. Оно однородно в том плане, что нет никаких естественных мест.

— Никаких выделенных направлений?

Никаких выделенных направлений, никаких силовых дифференциаций тоже не присутствует. Другое дело, что в пространстве (оно все заполнено) — могут быть центры покоя, и относительно хаотичные состояния вещества. В этом смысле какие‑то различия есть. Но эти центры не связаны с топологией самого пространства — они возникают случайно, после первого толчка.

Так вот. Во всем различия. Но есть один пункт, который заставляет задуматься над основаниями физических размышлений и Декарта, и Аристотеля. Можно даже сказать, что в этом пункте Декарт выступает, как «Аристотель наоборот».

Чтобы об этом моменте сказать, я напомню вам основную трудность (ну, или одну из основных, ведь их в действительности очень много было) с которой сталкивалась аристотелевская физика. Эта основная трудность связана как раз с тем понятием, где Декарт чувствует себя как «рыба в воде» — с понятием инерции. Известно, что аристотеликам всегда очень трудно было объяснить феномен инерции. Вот, мы бросаем камень, — моделируем ситуацию, — вот это и есть насильственное движение. Пока камень находится в моей руке и движется не вниз, а параллельно земле, вот он совершает насильственное движение. Но почему, когда я его отпускаю, он, как говорится, «камнем не падает вниз» — он же камень? А почему‑то продолжает движение по дуге какой‑то. Чем объяснить этот феномен? Ведь я- то его уже не толкаю, рука уже с ним не взаимодействует. Естественное движение камня — движение вниз; значит, по законам аристотелевской логики, камень сразу же, как я его отпустил, должен был рухнуть вниз отвесно. Как это объяснить?

Ну, объяснение в духе Аристотеля просто поражает своей экстравагантностью, и конечно, оно никого не удовлетворяло никогда, но все стыдливо молчали обычно долгие годы, потому что не было более удовлетворительной концепции, но потом, из понимания этой трудности, во многом и выросла новая теория инерции.

А объяснение это таково: камень продолжает лететь, потому что в тот момент, когда я отпускаю его, вокруг него, говорит он, возникают «завихрения» воздуха. Вот он как бы рассекает воздушную среду, а воздух как поток водяной уходит за него, и вот когда корабль плывет, сзади него вода бурлит. Такое же происходит и в воздухе. Вот эти завихрения, говорит он, сзади подталкивают камень — толкают его. И именно из‑за этих завихрений, которые дополнительное усилие прикладывают к нему, он не сразу падает вниз, а продолжает некоторое время движение вбок.