История Ности-младшего и Марии Tоот - [18]

— Корнель дома? — спросил он.

Корнель, сын трактирщицы, был однокашником Ности, затем они вместе служили вольноопределяющимися и, кроме того… но это уже не всем положено знать.

— Нету, милый барич, нету его, — ответила благообразная старушка, — он в конторе у присяжного…

— А как вы чувствуете себя, дорогая тетушка Малинка?

— Спасибо на добром слове. Что передать ему, когда он' вернется?

— Что я ждал его и у меня к нему важное дело.

— Хорошее или плохое? — спросила старуха, глядя на него с тревогой.

— Хорошее, — ответил Ности.

— Я, прошу прощения, потому спросила, что очень уж он печальный ходит, боюсь, добром это не кончится. Мучается он, гложет его какой-то тайный недуг, уж я его даже от дурного ветерка ограждаю, не то что от дурной вести. Как гляну на него, сердце так и сжимается…

— Может быть, я его вылечу, — загадочно улыбнулся Ности. — Скажите ему, тетушка, что я зайду после обеда, пускай подождет меня.

Фери догадывался, какой у Корнеля недуг. Несколько лет назад, когда полк стоял еще и Пеште, они вместе служили вольноопределяющимися. «Цинкотская чаша» уже и в ту пору славилась своей кухней, говорили, что только «Чубучок» может с ней равняться. И было тогда заведено, — впрочем, обычай этот и теперь еще не вышел из моды, — что девиц из лучших семейств после окончания Sacre-coeur. посылали для завершения воспитания в какой-нибудь ресторан, славившийся своей кухней. Там они несколько месяцев толклись на кухне в обеденные часы, дабы подглядеть ее чудесные тайны. Ведь в священном супружестве поцелуи привлекательны только вначале, но хороший стол — вечная скрепка между мужем и женой. Разводятся, как известно, с постелью да со столом. С постелью еще можно развестись, но со столом — очень уж горестно.

Так как «Цинкотская чаша» была на их улице, Вильма ходила туда учиться стряпать. Поначалу без охоты, а потом с настоящим увлечением. Сын трактирщицы, красивый, стройный, белокурый юноша, вернувшись домой голодный, то и дело заглядывал на кухню, чтобы украсть блин прямо с пылу, с жару. Так он вкуснее всего. Однако, прибегая обедать после учений,) вольноопределяющийся Корнель Малинка был только голоден, но никак не слеп (более того, у него были красивые мечтательные глаза), так что он быстро заметил сновавшую по кухне девушку. Маменька поспешно представила ей сына, он беседовал с ней о том, о сем и вскоре из многочисленных яств на кухне самым лакомым кусочком стал считать юную Вильму; не будем скрывать, что девочка тоже не осталась холодна к нему. Здесь, возле огня, который трещал и пылал и на котором все варилось и жарилось, быстро закипели и их чувства, да так, что стало им тесно на кухне. Каждый раз, как Вильма шла гулять со своим братом, подстерегавший их из окна Корнель Малинка присоединялся к ним, и они вместе бродили по городу.

Фери Ности любил свою сестренку, к тому же она не раз помогала ему выбираться из небольших финансовых затруднений, поэтому он с братской нежностью закрывал глаза на завязывавшиеся отношения. Более того, позже, когда Вильма уже закончила учение в «Цинкотской чаше», а Малинке все еще не удавалось проникнуть в салон спесивого Ности, снисходительный братец служил почтальоном между влюбленными.

Зачем они писали друг другу и на что надеялись, один бог ведает (впрочем, любовь охотней всего питается безнадежностью). Встречались они без его ведома или нет, Фери это не больно занимало. Он был достаточно поверхностный и легкомысленный, чтобы не обращать на это внимания. Год спустя обоим молодым людям присвоили звание подпоручика. Ности вместе с полком уехал в Тренчен, Малинка же не остался в армии, а поступил на службу к присяжному поверенному, чтобы как можно скорее сдать экзамен и в одно прекрасное утро предстать перед стариком Ности в качестве знаменитого адвоката. О, сколько мечтал он об этом, разбирая всевозможные бумаги!

Госпожа Ильванци, урожденная Эржебет Ности, вдовая тетка Вильмы, что вела хозяйство у Пала Ности, была женщина строгая и не без лукавства (ведь и у нее в жилах текла кровь Ности), но уж если она погружалась в чтение какого-нибудь романа, то тащи ковер у нее из-под ног, все равно не заметит. Вообще она руководствовалась тем, что читала. Если в книге рассказывалось про убийство и ограбление, то и днем запирала двери на ключ, тогда как обычно оставляла их открытыми даже на ночь. Если в романе речь шла о легкомысленной, шаловливой женщине, тетка пытливыми глазами Аргуса, такими, что и сыщику под стать, пыталась проникнуть в самые тайные помыслы Вильмы и все ее вздохи, бледность, молчаливость воспринимала как улики, тайком поднимала оброненные Вильмой разорванные бумажки, склеивала их и прочитывала. Если же в романе были изображены честные, героические натуры, она доверяла племяннице и нередко позволяла ей. гулять одной по городу целыми часами. Служащие адвокатской конторы доктора Мартона Хорвата рассказывают (хотя, может быть, это и не имеет никакого отношения к делу), что не раз приходил сюда посыльный, спрашивал Корнеля Малинку, тайком передавал ему в руки записку, от которой Малинку бросало в краску, и он, покинув на произвол судьбы бумаги и исполнительные листы, незаметно удирал из конторы. А плуты помощники стряпчего, которые следили за ним, утверждали, что в таких случаях на углу улицы его ждала стройная барышня под вуалью.