История Наполеона - [53]

Мы не верим искренности вышеприведенных слов Наполеона; нам кажется неопровержимым, что если Бонапарт, оправдывая свое намерение, серьезно полагал, что нет во Франции человека, который бы после его смерти мог достойно занять его место, то, в таком случае, заблуждался по необъятному своему честолюбию; и это служит доказательством того, что и на самый гений находят минуты затмения, на просвещенный ум бывают минуты ослепления.

Наполеон, конечно, не мог не видеть, что престолонаследие ручательство за благо народа; но вместо того, чтобы вместе с троном возвратить это право законным наследникам несчастного Людовика XVI, он хотел присвоить его себе, пренебрегая правами династии, освященной религией и веками. Но в 1804 году, что была религия во Франции!

С другой стороны, Наполеона не окружали, как основателей династии Бурбонов, грозные вассалы, владетели обширнейших областей государства, беспрестанно готовые к непокорности и к объявлению себя независимыми. Вместо феодальных властелинов, наследственно обреченных на военное поприще, во Франции возникли теперь новые могущества - земледелие и торговля, науки и художества. Генералы, наиболее прославившие свое имя, не имели и не могли иметь никакого влияния на народонаселение, и политика не могла считать их опасными противодеятелями. Из всего этого должно заключить, что Бонапарт не имел, кроме своего ненасытного честолюбия, никакой положительной причины основывать новую династию. Что было возможно и необходимо во времена феодальные, то не было ни возможно, ни необходимо в 1804 году. Но Бонапарт уже не довольствовался верховной пожизненной властью. В его душу запала гордая мысль стать основателем новой династии и возвести свой род на степень родов царственных; с той поры его полигика начала действовать только для достижения этой цели. Шатобриан сказал о нем: "Гигант не совершенно связывал свою судьбу с судьбой современников; гением своим он принадлежал к новому поколению, а честолюбием к векам минувшим".

Двадцать восьмого флореаля XII года (18 мая 1804), когда сенат поднес ему постановление (Senatus-consulte), которым Наполеон призывался к восшествию на трон в достоинстве императора, и утверждалось за его родом право престолонаследия, Бонапарт еще лицемерил и отвечал:

"Утверждение за моим родом права престолонаследия я предоставляю на рассмотрение французского народа. Надеюсь, что Франция никогда не будет раскаиваться в том, что осыплет мое семейство почестями. Во всяком случае, пусть знают, что мой дух перестанет почивать на моих потомках, как скоро они перестанут заслуживать любовь и доверенность французского народа".

Эти слова явно могли указывать на престолонаследие нс полное, не совершенное, а только условное. Сегодня народ меня любит и доверяет мне, и вот я облечен верховной властью; завтра тот же народ передумал, изменил свой образ мыслей, и, следственно, миропомазание перед лицом церкви не вменится ни во что; народ возьмет обратно свою присягу, церковь свое благословение... И вот до какого нелепого заблуждения может довести гордость и честолюбие!!.. Вот следствия замены законных царственных династий династиями из рода частных лиц!..

Консул Камбасерес, на которого было возложено сенатом отдать Бонапарту ответ от имени нации, так говорил товарищу, ставшему его повелителем:

"Французский народ в течение многих веков испытывал всю пользу, сопряженную с правом престолонаследия. Он видел в коротком, но горестном опыте, как неудобна противоположная система, и по собственной, свободной воле желает принять прежнюю форму правления. Народ французский, по свободному праву и свободной своей воле, предоставляет вашему императорскому величеству власть, которой пользоваться сам не считает сообразным со своими выгодами. Он совершает этот торжественный акт за себя и за своих потомков и доверяет счастье своих поколений поколению вашего императорского величества. Одно наследует ваши доблести, другие нашу к вам любовь и верность".

Наполеон отвечал:

"Все, что может способствовать благоденствию отечества, существенно сопряжено с нашим собственным счастьем.

Я принимаю титул, который, но вашему мнению, может быть небесполезен для славы нации".

По окончании аудиенции у императора сенат отправился к Жозефине для принесения поздравлений с титулом императрицы. Камбасерес говорил ей:

"Ваше величество!

Молва не перестает говорить о тех благодеяниях, которые вы делаете многим; она говорит, что вы, всегда доступные для несчастных, употребляете ваше влияние на главу государства единственно для того, чтобы подавать им руку помощи, и к благодеяниям присоединяете ту деликатность, которая обязывает к вам еще большей, еще сладости ейшей благодарностью. Такое благорасположение вашего величества предзнаменует, что имя императрицы Жозефины будет нам залогом надежд и утешений... Сенат радуется, что первый имеет честь принести вашему императорскому величеству свои усерднейшие поздравления".

Усердие Камбасереса было награждено возведением его в звание архиканцлера. Нельзя же было менее вознаградить человека, занимавшего второе место в республике, за торопливое согласие сделаться первым подданным нового императора, своего бывшего товарища. Лебрен назначен архи-казначеем.