История моей матери - [3]

— Какое — редко? — додумывала между тем Манлет, строптивая и не желавшая идти на поводу ни у кого — тем более у графини. — На Пасху была, а до этого в Великий пост два раза — куда чаще? Что Бога зря беспокоить? Он кругом — зачем за ним в церковь ходить? О себе напоминать? Ему это не нужно. И работы полно. Опять трава со всех сторон в огород лезет — полоть надо. Тоже нехорошо: божье создание все-таки, а куда денешься? Прополете вечером?

— предложила она, и Рене кивнула: Манлет умела просить так, что ей не отказывали, но с легкой душой выполняли ее просьбы. — На море пойдете? Мидий наберите — сварим вечером.

— Другого ужина нет? — подколола ее Рене: обычно не слишком бойкая, но ровная и невозмутимая, она в присутствии бабушки вела себя иной раз чуть ли не дерзко и позволяла себе подшучивать над ней, к чему Манлет никак не могла привыкнуть, поскольку была женщина серьезная и благонамеренная.

— Как — нечего? — Она посмотрела недоверчиво. — Не было, так будет. Земля всех накормит — без дела только сидеть не надо. А у нас не только земля — еще и море: вовсе грех жаловаться… Далеко не заходите только.

— Утонуть можно?

— Унести волною. Идите вдоль берега. Человек создан по земле ходить, а не по морю.

— Только Христос по воде ходил?

— Когда это? — Манлет глянула испытующе: разыгрывает, или нет, ее внучка.

— Кюре в церкви сказал.

— Ну если сказал, значит, так и было, — согласилась Манлет, вовсе в этом не уверенная. — Идите. Не задерживайтесь долго. А то волноваться буду…

Дорога к морю была живописна. Обсаженная тополями, она шла мимо убранных полей, которые мерно опускались и поднимались вместе с местностью: та понижалась и поднималась не крутыми холмами, а пологими земными волнами — в начале лета ярко-зелеными, к осени серо-желтыми. Вдоль дороги стояли дома — они подступали вплотную к обочине, и можно было заглянуть, что делается во дворах и даже за окнами: их обитатели жили вровень с землей, что называется, одной ногой на улице. На полпути к морю стоял белый мраморный крест: деревня называлась по нему — «Крест в Байи». Когда-то тут проходила большая дорога, и крест нужен был паломникам и путникам, чтоб помолиться: церквей тогда было мало; теперь же мраморная крестовина вписывалась в пейзаж наравне с тополями, холмами и прибрежными скалами: как создание самой природы. Рене и ее кузенам и кузинам было здесь легко и привольно. Солнце, небо, ветер, земля под ногами, ощущение простора — все сливалось воедино с их душами и связывало их с землей и небом, чего не бывает в городе с его лабиринтом домов и улиц…

Море было шире и бесконечнее, чем земля, у него не было берегов, и оно пугало своими размерами и непостоянством: его, как предупреждала Манлет, надо было остерегаться. Берег здесь, как по всему северу Франции, резко очерчен и огорожен высокими скалами. Они поднимаются вверх крутыми иссеченными вдоль и поперек столбами, а внизу, между ними и водой — кромка земли, покрытая их осколками и заливаемая в прилив водою: тут-то и водятся мидии — лакомство богачей и повседневная пища бедных. Сбор их не составляет труда и не занимает много времени: обшариваешь руками мокрые, покрытые водорослями камни и отдираешь от них моллюсков. Здесь резко пахнет йодом, так что с непривычки кружится голова, — потом к запаху моря привыкаешь, но оно не выпускает из своих объятий: укачивает если не йодом, то постоянной игрой солнечных бликов на водной глади. Они манят к себе, и вам хочется, по незнанию, пойти по ним, вслед за легконогим Христом, к тонкой нитке горизонта, кончающегося где-то в Англии. Франсуа, один из здешних приятелей Рене, которому не было и шести, грезил о далеких странствиях:

— Ты, когда взрослой будешь, пойдешь в дальнее плавание? Я пойду.

— Рыбу ловить?

— Нет. На рыбе много не заработаешь. Мне папа сказал: если за морем купить что-нибудь, а здесь в три цены продать, то разбогатеть можно. Ты хочешь быть богатой?

— Нет. Мне и так хорошо. Главное — быть честным. — Рене успела уже принять на веру слова бабушки и не хотела изменять им — постоянство, сопутствовавшее ей всю жизнь и больше всего ей в жизни навредившее.

— Это Манлет так говорит. Без денег плохо. Я на моряка учиться пойду.

— А я на земле буду жить. Человек создан ходить посуху. Иисус только по воде ходил — и то: было это или нет, еще не совсем известно…

Нам не дано знать будущего. Франсуа остался в деревне — только во Вторую мировую побывал в солдатах и оставил на фронте ногу: связанных с этим приключений и переживаний хватило ему на весь его век с избытком. Рене же отправилась вместо него в то самое дальнее долгое плавание, из которого нет возврата, потому что, пока вас не было, в ваших краях все так изменилось и преобразилось, что вы, вернувшись, не узнаете их: места те же, а самой страны нет — успело смыть волнами истории.

2

Пока Рене гостила у бабушки, Жоржетта не теряла времени даром: нашла на танцах второго мужа. Она была великая скромница и молчунья, но эти качества, как известно, производят иной раз на мужчин (на танцах в особенности) большее впечатление, чем иная женская болтовня и доступность; прежде всего это относится к тем ухажерам, кто настолько ловок и общителен сам, что полагает, что этих качеств ему хватит на двоих с избытком. Но для этого надо все-таки пойти на танцы, и поскольку женщине, подобной Жоржетте, это дается с трудом, то нельзя сказать, что она вышла замуж во второй раз без всяких с ее стороны усилий.