История маленького лорда - [2]

Несмотря на то что маленький Седрик родился в таком скромном домике, он казался самым счастливым ребенком в мире. Он был всегда здоров и не доставлял никому огорчений, был красив, как картинка: с густыми вьющимися волосами, большими карими глазами и длинными ресницами; девяти месяцев он уж стал ходить сам на своих крепких ножках. Когда его возили в колясочке по улице, прохожие останавливались, чтобы полюбоваться им. Все, кто жил на этой улице, знали его и любили, даже бакалейщик, которого считали самым несносным существом в мире, радовался при его появлении и всегда разговаривал с ним. Когда мальчик смог уже сам ходить по улице с няней, везя за собой игрушечный фургончик, он был так хорош в своем белом костюмчике и большой белой шляпе на белокурых вьющихся волосах, что привлекал общее внимание. Няня гордилась им и, возвращаясь с прогулки, рассказывала его матери, что богатые дамы выходили из кареты, чтобы поговорить и полюбоваться им, и что они удивлялись его обаянию и непосредственности: он разговаривал с ними так, как будто всю жизнь их знал. Седрик был очень доверчив и имел доброе сердце, которое рано стало понимать чувства других. Может быть, это природный дар, а может, и следствие того, что рядом с ним были любящие родители и он никогда не слыхал грубого, сурового слова. Он видел, как отец нежно обращался с женою, и он точно так же вел себя с нею, стараясь во всем подражать отцу.

Когда Седрик понял, что отец не возвратится к ним больше, и видел, как мать его печальна, он старался развлекать ее, как мог; садился к ней на колени, обнимал, клал свою кудрявую головку к ней на плечо или приносил свои игрушки и картинки и тихо играл у ног матери. Ничего другого он не мог придумать, но и это уже было большое утешение для молодой вдовы.

— Мэри, — говорила она своей старой служанке, — знаю, что он хочет меня утешить: он смотрит на меня таки любящими, удивленными глазами, как будто ему меня жаль. Он ласкается ко мне, старается занять… Я уверена, что он меня понимает.

Подрастая, Седрик все больше и больше придумывал средств развлекать свою мать, и она в другом обществе не нуждалась! Пяти лет он начал учиться читать, и когда выучился, то по вечерам читал вслух свои детские книги, а иногда даже и газеты, и Мэри из кухни слышала, как миссис Эррол смеялась его замечаниям. Мэри очень любила мальчика и гордилась им; она была единственная прислуга в доме, исполняла должность няни, кухарки, горничной и охотно сидела поздно по вечерам, помогая миссис Эррол шить костюмчики для сына.

— Смотрите, — говорила она своим знакомым, — как он хорош в своем черном бархатном костюме, выкроенном из старого платья матери, точно маленький лорд!

Седрик и не знал, что такое лорд. Его лучшим другом был мистер Гоббс, торговец бакалейными товарами, его лавка была недалеко от дома, где жили миссис Эррол с сыном, на углу улицы. Седрик очень его любил, уважал и считал, что он очень богатый и знаменитый человек — так много у него было всякого добра: апельсинов, чернослива, инжира и всякого печенья, и к тому же у него была своя лошадь и фургон. Седрик любил и молочницу, и булочника, и старуху, торговавшую яблоками, но предпочитал всем мистера Гоббса. К нему он ходил каждый день и подолгу с ним беседовал.

Удивительно, право, о чем это мистер Гоббс находил говорить с мальчиком! Он ему рассказывал о революции в Америке, о войне за ее независимость, о героях этой войны, о подлости неприятеля и патриотизме американцев. Седрик, слушая, так волновался, что глаза его горели, щеки пылали, в возбуждении он ерошил волосы, так что его красивые кудри становились похожими на копну. От мистера Гоббса впервые Седрик услышал о политике; бакалейщик-читал ему газеты и рассказывал, что происходит в Вашингтоне, исполняет президент свои обязанности или нет. Седрику шел восьмой год, когда мистер Гоббс взял его с собой, чтобы показать факельное шествие по случаю выборов. Позднее многие участники этой процессии вспоминали, что видели толстого мужчину у фонарного столба, а на плечах у него кудрявого мальчика, который приветствовал шествие, махая шляпой.

Вскоре после этих выборов произошла удивительная перемена в жизни Седрика. Странно, что она случилась именно в тот день, когда мистер Гоббс много говорил ему про Англию, про ее правительство и строго осуждал английскую аристократию и особенно резко отзывался о графах и маркизах. Было очень жаркое утро; Седрик, поиграв в солдатика с товарищами, вошел в лавку отдохнуть, Мистер Гоббс был в большом раздражении, глядя на рисунок в газете, изображавший придворную церемонию в Англии.

— Вот чем они забавляются! — сказал он с досадой. — Но недолго им важничать, американцы когда-нибудь да возьмут верх над всеми этими графами и маркизами!

— А много вы в своей жизни знали маркизов и графов? — спросил Седрик, который вскарабкался, как всегда, на высокий табурет, сдвинул шляпу на затылок и засунул руки в карманы.

— Нет, — отвечал возмущенно мистер Гоббс, — но хотел бы я поймать одного из них! Посмотрел бы я, как он посмеет сесть около моих бочонков с сухарями!