История крестовых походов - [15]

Самый желательный, естественный ход событий вслед за окончанием Первого крестового похода должен был бы заключаться в дальнейшем проведении того принципа, который поставили себе крестоносцы, – принципа укрепления христианства в Азии и ослаблении мусульман. Именно такой ход событий был желаем и ожидаем всем христианским населением как Европы, так и Азии. Но так как усиление христианского элемента в Азии обусловливало собой в то же время усиление тех княжеств, которые были основаны крестоносцами, и так как это последнее обстоятельство было противно видам и интересам византийской империи, то ход событий принял совершенно иное направление. Византийские императоры всегда стояли на страже своих собственных интересов и препятствовали делу усиления христианства Малой Азии; этим обстоятельством объясняется все негодование, все обвинения, которые направлены против Византии со стороны западно-европейцев.

Турецкий султан Килидж-Арслан, выгнанный из Никеи, стесненный в Иконии, предоставивший всю переднюю Азию ее собственной судьбе, не был уже более серьезным врагом для Византии, которая и поспешила восстановить свои права в Малой Азии. Но раз передняя Азия перешла во владение Византии, политика византийского императора пошла дальше: он начал подумывать о том, чтобы подчинить своей власти Сирию, Палестину и владения, основанные крестоносцами. Вот почему в событиях XII в. мы встречаемся с явлением в высшей степени любопытным. Византийский император, объявляя войну крестоносцам, часто заключает союзы с тем самым народом, который так недавно еще готов был разрушить Византийскую империю, – заключает союзы с турками. То же самое делают и западные князья: при угрозе со стороны Византийской империи они, видя в ослабленных турках менее опасных врагов, чем были для них теперь греки, заключают с турками союзы, чтобы общими силами выжить из Азии беспокойных греков. Именно в этом обстоятельстве и заключается весь трагизм положения дел и интерес изучения эпохи.

Между всеми князьями выдающееся положение занял Боэмунд. Он, устроившись в Антиохии, сохранил отношения с Западной Европой, что доставило ему весьма благоприятные условия и выгодное положение для предстоящей ему деятельности. Боэмунд решился округлить свои антиохийские владения; это и было вполне осуществимо, так как те незначительные и слабые представители мусульманского населения, которые еще остались вокруг Антиохии, не могли оказать большого сопротивления. Но Боэмунд в 1099 г. встретился с неожиданным для него противодействием. Император Алексей, так часто обещавший прислать войско и лично участвовать в походе после занятия Иерусалима крестоносцами, поднял оружие против самих крестоносцев, направив свои действия на первый раз против самого опасного своего соседа князя Антиохийского. Он снарядил флот и приказал осаждать приморский город Лаодикею, занятый отрядом Роберта Нормандского. Отдать Лаодикею греческому императору было далеко не в интересах Антиохийского князя, так как в этом случае он всегда был бы подвержен неприятному соседству и наблюдению со стороны греков. Поэтому взаимные отношения норманнов и греков в 1099 г., принимая все более резкий характер, дошли наконец до полного разрыва. Борьба между противниками возгорелась и привлекла к участию посторонние силы. К малоазийским берегам в это время прибыли корабли генуэзцев и пизанцев, привезшие свежие, хотя и немногочисленные военные силы, направлявшиеся в святую землю. Им Боэмунд и указал, что опасность грозит в настоящее время не от мусульман, а от греков, и легко привлек их к участию в борьбе. Таким образом Боэмунд, сделав свой личный интерес общим делом, выгнал греческий гарнизон из Лаодикеи, а пизанцы начали нападать на приморские города.

Сила Боэмунда была в высшей степени серьезна, другие князья сравнительно с ним не имели значения. У Готфрида, князя Иерусалимского, было не более 200 рыцарей и до двух тысяч мало дисциплинированного войска. При такой малочисленности дружины положение «защитника Гроба Господня» было весьма незавидным. Боэмунд понял это и желал распространить свое влияние на Иерусалим. Для этого он отправился в столицу Готфрида как бы для того, чтобы исполнить тот нравственный долг, который лежал на нем, – поклониться Гробу Господню. Его сопровождала довольно значительная армия, доходившая до 20 тысяч. Боэмунд оказал такое влияние на дела в Иерусалиме, что патриархом Иерусалима был выбран архиепископ пизанский Адальберт[76], человек, вполне преданный Боэмунду. Новый патриарх, честолюбивый и ловкий политик, направил свои действия к тому, чтобы отнять у Готфрида и ту тень власти, которую тот еще имел. Адальберт хотел основать на Востоке святой престол, подобно римскому, ввести в Иерусалим духовный абсолютизм и подчинить себе все светские княжества.

Если мы припомним характер норманнских завоевателей, таких как Роллон[77], основавший свои владения в Нормандии, как Роберт Гвискар, утвердившийся в Италии; если примем во внимание политику и средства, какими пользовались эти князья для достижения своих целей, то мы будем иметь возможность понять и оценить действия Боэмунда. Боэмунд считал себя ничем не ниже Роллона и Роберта Гвискара и хотел повторить в Азии дела, которые его предки совершили в Европе. Боэмунд был уже близок к осуществлению этой своей исторической задачи. Владея сильной армией, он округлил свое антиохийское княжество; здесь были мелкие государства, принадлежавшие турецким эмирам; но эти эмиры не могли оказать Боэмунду сильного сопротивления, так как они были ослаблены войной с крестоносцами, к тому же их силы были разъединены внутренними раздорами. Но стремления Боэмунда имели трагический исход, неблагоприятным образом отразившийся на всем христианском деле. Боэмунд напал на опасного соперника в лице Данишменда Мелика-Гази, эмира Сивасского (на Галисе)