История крестовых походов - [41]

По заключении мира норманнское войско мало-помалу разошлось: часть его вернулась на родину, часть отправилась дальше в Сирию, а часть перешла в византийскую службу. Боэмунд еще осенью 1108 года отправился в Апулию, но еще столь непреклонным, что он намеревался там вооружаться для новых предприятий. Но теперь ему уже ни в чем не везло и, не совершив больше ни одного достопримечательного дела, он умер на месте своего рождения в марте 1111 года.

С ним вместе сошел со сцены человек, который в особенности наложил свой отпечаток на век первого крестового похода. Потому что он рано и метко понял, что не в Малой Азии и не в Палестине, а именно в северной Сирии было самое подходящее место для основания могущественной франкской колонии, большого норманнского государства, подобного тем, какие были основаны его отцом в Апулии и его родичами в Англии. Он долгие годы открыто преследовал свою цель с умом, хитростью и силой, умеренный в счастье и не теряясь даже в тяжелой битве. Только в самом конце охватила его старая, неутомимая норманнская любовь к приключениям и соблазнила его к безумной войне с Алексеем. Растеряв в ней те силы, которые были необходимы для окончательного утверждения Антиохии, он сам лишил себя лучших плодов прежних усилий и не выполнил главной цели своей жизни.

Когда Алексей услышал о смерти своего великого противника, он хотел, по условию деаболийского мира, присоединить Антиохию. У него было тем более повода к этому, что Танкред, бывший с 1104 года регентом княжества вместо Боэмунда, воспользовался тяжелым положением греков в 1107 и 1108 годах, чтобы снова подчинить своему господству сначала Киликию, а потом Лаодикею, лучшие защитники которых были в то время отозваны в Албанию. Император предъявил теперь свои требования, отправив посольство в Антиохию, но ему было грубо отказано. После того он послал второе посольство с большими деньгами в Сирию, чтобы побудить, если возможно, провансальцев к общей войне против норманнов. Посланные были очень тепло приняты провансальцами, но все-таки не могли согласиться с иерусалимцами, и весь успех их усилий состоял, в конце концов, только в том, что они оставили провансальцам часть доверенных им денег за принесение ленной присяги.

Между тем император Алексей старался теперь двинуться вперед и по другим путям. В начале своего правления (в мае 1082 года) он дал венецианцам полную свободу торговли как в столице, так и в провинциях своей империи. С тех пор у венецианцев был собственный квартал в Константинополе и они с каждым днем обогащались своими оживленными сношениями со всеми значительными торговыми пунктами византийского мира, но в благодарность за то поддерживали императора как в его тяжелой войне с Робертом Гюискардом, так и в борьбе с Боэмундом под стенами Диррахия. Алексей однако недолго довольствовался этим, а попробовал войти в более тесную связь также и с другими итальянскими морскими государствами и в особенности с Пизой. Потому что пизанцы уже в 1099 году под предводительством своего архиепископа Дагоберта показали свою наклонность к норманнам, и еще в 1108 году пизанская эскадра поддерживала князя Танкреда при обратном завоевании Лаодикеи, так что грекам казалось особенно важным привлечь это государство на свою сторону. Поэтому император предложил пизанцам, кроме богатых подарков, выгодный торговый договор, и когда переговоры о нем оставались, сначала безуспешны и осенью 1111 года пизанские корабли в. союзе с генуэзскими и другими итальянскими судами даже брали еще контрибуции с византийских прибрежных местностей, то все-таки вслед за этим (в октябре 1111 года) был заключен договор в том смысле, что с этих пор пизанцы так же, как и византийцы, должны были получить собственный квартал в Константинополе и могли торговать во веем государстве, лишь с тем ограничением, что должны были платить пошлину со всех товаров в четыре процента их стоимости. Венецианцы, которые до тех пор почти монополизировали византийскую торговлю, естественно, смотрели враждебно на этих соперников, которые так внезапно появились на Босфоре. Но греки должны были быть очень довольны именно потому, что в двойных сношениях с Венецией и Пизой они свободнее относились к ним и потому что им удалось перетянуть на свою сторону тех, кто в прежнее время были лучшими друзьями норманнов.

При таком положении вещей Алексей завязал живые сношения даже с папой Пасхалисом II. В 1112 году приходили и отправлялись посольства из Константинополя и из Рима, и императорские подарки были приятны папскому двору. Прежде всего рассуждали о соединении восточной и западной церквей, но, без сомнения, Алексей лелеял более далекие цели, потому что борьба за инвеституру все еще продолжалась в Италии и Германии, император Генрих V был под проклятием и потому время казалось благоприятным для того, чтобы думать о восстановлении византийского господства в Италии, о расширении восточно-римской империи на запад.

Но в конце концов события очень жестко напомнили Алексею, что все эти переговоры с латинцами вовсе еще не касались задачи, о которой он всегда должен был помнить. Он самым глупым образом запустил с 1098 года войну с сельджуками и этим дал им время поправиться от их тяжелых поражений. Правда, Килидж-Арслан Иконийский, пока он жил (до 1107 года), не отваживался снова поднять оружие против Византийской империи, но зато он упражнял свои постепенно возвращавшиеся силы в небольших войнах с армянами, крестоносцами и предводителями туркменских шаек, а его сын Маликша скоро почувствовал себя достаточно сильным, чтобы выступить против Алексея. В 1110 году сельджуки в первый раз снова переступили византийскую границу; в следующие года они распространили свои набеги через Фригию и Вифинию почти до Геллеспонта. Алексей лишь с большим трудом сопротивлялся им и долгое время ограничивался защитою укрепленных мест: поэтому вся выгода, которую он получал от крестового похода, подлежала теперь сомнению. Наконец — в 1117 году — он достиг лучших успехов, сильно отбил неприятелей, которые несколько раз подходили к Никее, перешел к наступлению и завоевал вторично западную Малую Азию до Филомелиума. Маликша напрасно старался отнять у него добычу, и наконец просил о мире.