История Кометы - [70]

Через десять минут, когда я вошел в номер, каждая попытка набрать в легкие воздуха сопровождалась громким сипением. Болела челюсть, одежда промокла. Я сорвал с себя рубашку, брюки и поставил регулятор кондиционера на самую низкую температуру. Добравшись до кровати и упав на матрас, я ощутил за грудиной режущую боль. Перед глазами прыгали черные точки. Нащупав на телефоне кнопку связи с портье, я прохрипел в трубку:

– Заболел. Требуется помощь.

Через пять минут в коридоре раздались гулкие шаги, и мужской голос из-за двери спросил:

– Мистер Вулф! Мистер Вулф! С вами все в порядке? Здесь неполадки с замком! Карточка не открывает!

Неполадки с замком? И это четырехзвездочный отель? Вонзая в ладони ногти, я проклинал себя на чем стоит свет. Как я мог не обратить внимания на знакомые симптомы: ломоту в мускулах, опоясывающую грудную клетку ножевую боль? Я стал колотить кулаками по кровати и попытался крикнуть, но слабые удары и тихое мычание утонули в шуме и голосах людей по ту сторону двери. Наконец сквозь запекшиеся губы мне удалось выдавить:

– Подождите, я сейчас открою.

– Что?

Я услышал, как кто-то в коридоре предложил выбить дверь. С электронным замком у меня и накануне возникали проблемы, но потом его починили. Не повезло, в отчаянии подумал я, проваливаясь в беспамятство. Комета прыгнула на кровать, положила голову мне на грудь и пристально смотрела на меня. Уши торчком, на морде тревожный вопрос: в чем дело?

– Комета, дверь, – выдохнул я.

На мое счастье, ручка была не круглой, а рычажного типа. Комета бросила на меня взгляд, сорвалась с кровати и, умудряясь сохранять достоинство борзой, понеслась к двери. Замок со щелчком открылся, собака отступила в сторону, и в номер ворвались два медика.

Всякий раз, как в спине возникало сильное жжение, сосуды сердца сжимались в спазме, прерывая кровоток, и мне угрожал инфаркт без закупорки артерии сгустком крови. Я шепотом назвал симптомы, и врачи немедленно положили мне под язык таблетку нитроглицерина. Через несколько минут артерии стали открываться, и я вдохнул кислород через трубку в носу. Когда меня укладывали на каталку, чтобы отправить в местную больницу, сердечный ритм стабилизировался. Поскольку я был гол как новорожденный, меня закутали в одеяла. Возникла жаркая дискуссия, что делать с собакой, но поза Кометы и ее глаза ясно дали всем понять: она поедет со мной.

– Она моя служебная собака, и, кроме нее, со мной здесь никого нет. Кстати, дверь вам открыла Комета.

Врачи кивнули, и борзая пошла рядом, когда меня покатили по коридору. Пока мы проезжали вестибюль, полный любопытных постояльцев, и грузились в машину, бригада «скорой помощи» обращалась к борзой не иначе как «душечка». Врачи успокаивали собаку, обещая, что я скоро поправлюсь. И за ее отважную роль в моем спасении разрешили ехать впереди, откуда она внимательно наблюдала, как они колдуют, склонившись надо мной.

Комета не отходила от меня в больнице, где доктор установил, что у меня случился сердечный приступ и мои жизненные показатели приходят в норму. Но все-таки он хотел взять у меня анализы. Остальной персонал размышлял, что делать с Кометой. Через пять минут все в отделении знали ее имя. Собравшиеся у моей палаты врачи спорили, кому достанется право позаботиться о борзой.

Вернувшись через час, я застал Комету лежащей на груде простыней и одеял, которые специально для нее навалили на пол. В четыре часа утра врач поднял вверх большие пальцы, давая понять, что у меня все в порядке.

– Вовремя приняли нитроглицерин, – сказал он. – Не похоже, чтобы сердце пострадало. Но мой вам совет: никогда не путешествуйте без лекарства под рукой. – Врач дал указание дежурной сестре выписать меня ближе к утру, если не будет новых приступов.

Меня оставили в палате, и я лежал в полутьме, прислушиваясь к тишине и поскрипыванию подошв по линолеуму проходивших по коридору медсестер. Покосившись на Комету, я увидел, что собака внимательно наблюдает за мной из белоснежного постельного белья. В безмолвии больницы я не мог не признать печальную истину: в том, что я здесь один, виноват только сам. Моя поездка к дочерям возымела действие: они стали убеждаться, что я не с такой яростью ропщу против своего положения инвалида. Я не сомневался, что они хотели вернуть отца, и в моих силах укрепить семейные узы. Настало время исправить отношения с человеком, поддерживавшим меня в болезни и здравии. Я стану самым настоящим неудачником, если хотя бы не попытаюсь выполнить ту часть клятвы, которая гласит, что мы будем вместе, пока смерть не разлучит нас.

– Комета, нам надо ехать в Седону, поговорить с Фредди.

Борзая вскинула голову. Несколько недель назад Фредди все-таки продиктовала мне номер своего телефона. Я попросил у нее прощения за маниакальную зацикленность на своих неудачах, слабостях и приверженность дурацкому кодексу чести, который в течение всех лет нашего брака портил между нами отношения, а позже не давал мне радоваться дарованному новому шансу на жизнь. Но по сравнению со всем, что случилось, мои извинения звучали банально. Необходимо было показать Фредди, что тот, кто восемь лет назад похитил у нее мужа, теперь всего лишь куча компоста. Но все же лучик надежды оставался. Перед моим отъездом в Нью-Мексико Фредди спросила: