История Клуба-81 - [114]

Кроме журнала, теми же силами выпускался Информационный бюллетень «За ЛНФ». Любое массовое движение нуждается в собственной периодике, которая не только позволяет его участникам быть в курсе событий, нередко издание оказывается единственным материальным свидетельством его существования.

11 декабря – вечер, посвященный 70-летию А. Солженицына.

В истории клуба это совершенно особый по настроению вечер. Быть может, потому, что со стен взирал сам Александр Исаевич, а вынесенные на плакаты его заповеди призывали к гражданскому стоицизму. Журнал «Сумерки» выпустил машинописный сборник, посвященный Солженицыну, монтаж вырезок из советских газет разных времен о писателе подготовил Игорь Андреев. В помещении не то, что сидеть – стоять негде. Много незнакомых лиц.

Свой доклад я назвал «Универсальность писателя». Цитирую выдержки:

Обратим внимание: Радищев, Пушкин, Чаадаев, Лермонтов, братья Аксаковы, Тургенев, Достоевский, Герцен, В. Соловьев, Данилевский, Ремизов, Бердяев и многие другие представители российской культуры подвергались репрессиям. Если их миновала каторга и солдатчина, то отбывали ссылку, если не лишались званий, профессионального заработка, то были лишены возможности публиковать свои произведения на родине. Этот список можно расширить, включив в него цвет русской интеллигенции, погубленной в годы сталинщины, имена десятков талантливых поэтов, прозаиков, художников нашего времени и, разумеется, нашу гордость – Иосифа Бродского. При этом мы называем имена не боковых культурных ветвей, а основного культурного ствола России.

Тайна Солженицына прежде всего в том, что он смог выжить. Его могли во время коллективизации переселить в Сибирь за принадлежность к крепкому крестьянскому роду, убить на войне, замучить в лагере за неосторожные письма товарищу, подорвать здоровье ссыльными испытаниями, он мог опуститься, спиться среди безнадежного быта, без общения, без нужных книг, без духовных учителей… Он описал ухищрения, которыми человек защищает себя: как пронес в барак карандаш величиной в полспички… как на воле спасал свой шедевр «Архипелаг Гулаг». Жизнь с непомерными испытаниями и задачами, которые человек ставит перед собой, формирует универсальный тип.

Человек российской культуры дышит воздухом порогового риска, ожиданиями больших душевных испытаний. Творчество как гражданский акт и экзистенциальный порыв ведет к появлению особой литературы – литературы самиздатской, тамиздатской, труднопечатной, создающей в культурном пространстве особые значения, связанные с гражданской позицией, с проблемами личного мужества.

Что же гнетет русскую литературу, независимую мысль и личность? Гнетет государство. Его присутствие сопровождает творчество всех, кто ранее был назван, – от Радищева до Бродского, его изображают персонажи в сатирах Гоголя и Салтыкова-Щедрина, это судья Савельева из суда над Бродским. У Солженицына ГОСУДАРСТВО – всеобъемлющее существо, которому мы принадлежим – независимо от того, хотим мы этого или нет. Книги Солженицына фантастичны, но не вымышленностью фабул, а тем размахом, с которым он дал анализ и образ Российского государства… На всеобъемлющее порабощение народ отвечает всеобщим конформизмом и… радикальной политической индифферентностью.

Народный тип Солженицына (Иван Денисович) имеет с толстовским типом… «принудительное единство», которое проистекает из законов русского социального бытия. Но если в глубине толстовского народного типа – стихийная религиозность, то в глубине Ивана Денисовича – стихийная витальность. Для власти народный тип подозрителен. Не потому, что он что-то замышляет, а потому, что власть полагает, что человек (из народа) скрывает, утаивает то, что принадлежит по праву власти: свой ресурс жизни, тайны своего выживания. Насилие власти не предполагает, что встретит сопротивление, и потому насилие не имеет нравственного смысла, как не имеет его и наказание. В этом одно из глубочайших следствий террора против народа.

Будучи математиком по образованию, офицером по месту службы, писателем по призванию, мыслителем по необходимости, Солженицын занял в оппозиционной культуре исключительное положение. Он понял свою миссию вне задач советской интеллигенции, образованного класса вообще… Понимая себя носителем народной правды, он говорил от лица народа – с властями, с интеллигенцией, говорил о России миру, миру от лица России.

Между «народным типом» Солженицына и гражданской позицией писателя – огромная разница. Если народный тип, не разделяя грехов системы, сохраняет витальное пространство для здравого смысла, то в позиции Солженицына конформизм заменен реализмом, жизненная тактика напоминает то, что называют «разведкой боем». Он выявил всю систему подавления в стране свободного голоса. Если жертвы травли замирали или уходили в подполье, он сделал каждый шаг погромщиков достоянием публичности, писал письма, давал интервью зарубежным журналистам, выступал с речами, которые распространялись по стране… Это было невиданным, безумным нарушением всех существующих до сих пор правил поведения жертв преследования.