История Камня - [4]

Потом она подошла поближе, и поглядела на меня прекрасными и совершенно сумасшедшими глазами. Я подпрыгнул на месте и сел слева от Мастера Ли, чтобы не мешать его правой руке с ножом, но она на обратила на нас никакого внимания и проплыла мимо, окруженная ароматом дорогих духов. Но Мастер Ли успел заметить, что в ее безумных глазах вспыхивают крошечные огоньки, а зрачки чудовищно расширены.

— Шаровая Молния, — заметил он.

Мастер Ли имел в виду вызывающие галлюцинации грибы, настолько опасные, что власти даже запретили их продавать. Толстуха Фу, придя к тем же выводам, засвистела "Красные Ножи" и Одноглазый Вонг быстро пошел к красотке. Тем временем принцесса подошла к столу, за которым сидел раздувшийся от важности чиновник, выставивший напоказ свою шляпу со всеми девятью пуговицами своего ранга, и что-то вещал восхищенным мелким сошкам. Девушка улыбнулась, мое сердце замерло, я был не в силах вздохнуть. Нежная рука с узкими пальцами скользнула под платье. Мешочек Вонга ударил ее по затылку как раз в тот момент, когда острие кинжала уткнулось в шею мандарина. Она вздохнула, и с грацией падающего листа опустилась на грязный пол, а один из ученых оторвался от игры и недовольно взглянул на нее.

— Опять. Выставь ее наружу, Вонг, — сказал он.

— Один из тех дней, которые я с удовольствием пропустил бы, — мрачно сказал Одноглазый Вонг.

Чиновник уставился на прекрасное тело, понял, кто она такая и мгновенно позеленел. — Будда защити меня! — проныл он и с такой скоростью выскочил наружу, что оставил на столе свой кошелек. Мелкие сошки немедленно схватили его и поделили между собой. Вонг поднял принцессу и перенес к задней двери. Пара слуг в ливрее осторожно подняли ее, посадили в серебряные носилки и унесли.

— Слишком много для предчувствия, — пробормотал я самому себе.

Мастер Ли побагровел. — В какой век мы живем! — воскликнул он, тяжело дыша носом. — Бык, эта изысканная девушка не кто иная, как Госпожа Хоу, одна из трех лучших поэтов империи. В любую цивилизованную эпоху ее бы славили, любили и возносили до небес, но только не в наше время — время Нео-Конфуцианцев.[6]

И он с такой силой ударил по столу, что кувшинчик с вином подпрыгнул в воздух, но я успел схватить его раньше, чем содержимое могло пролиться на одежду Мастера Ли и прожечь в ней дыры.

— Обман, Бык! — яростно воскликнул он. — Мы живем в стране, павшей настолько низко, что наиболее ценимые формы искусства — обман и подделка. Нео-Кофуцианцы не могут позволить себе признаться, что у женщины может быть талант, а именно они приказывают Императорским Цензорам, от которых зависит, выйдет книга в свет или нет. Они милостиво согласились опубликовать поэмы госпожи, но к ее изумлению она увидела, что там, где полагается быть имени автора, стоит "Приписывается Ян Вань-ли".[7] И это действительно очень умно. Из фразы следует, что кто-то подделывается под классический мужской стиль, и они, официально классифицировав гениальный труд как подделку, на самом деле отобрали у Госпожи Хоу ее собственную личность. В результате она медленно убивает себя Шаровой Молнией, и очень быстро режет глотки Нео-Конфуцианцам, но их просто слишком много. И в конце концов они победят. Постепенно она убедится, что на самом деле вообще не существует, а ее поэмы стоят не больше прохудившегося чайника; они запретят ей выходить из дома и глава Нео-Конфуцианцев учтиво объявит все ее поэмы собственными.

Он одним глотком допил свое вино и дал знак Толстухе Фу принести еще.

— Мой мальчик, — мрачно сказал Мастер Ли. — Мы живем в последние дни когда-то великой цивилизации. Общество все больше разлагается, напоминает гниющую древесину, мы раскрашиваем ее ложью и золотим дурацким золотом, но придет день, поднимется ветер, сдует всю краску и там, где цвела империя, не останется ничего, и только стаи летучих мышей будут метаться вперед и назад над развалинами городов.

Он впал в депрессию, но я торжествовал. Теперь я точно знал, хотя и не мог объяснить почему, что мое предчувствие было совершенно правильно, просто я сосредоточился не на том человеке. И тут я расслышал другой голос, в котором звучали нотки ужаса — человека я не видел, но кто-то пробивался к нам через толпу, опять и опять распевая непонятные слова. Даже Мастер Ли оторвался от вина и посмотрел в том направлении.

— Интересно, — сказал он, слегка оживившись. — Не часто услышишь древний Санскрит. Матра Великого Пробуждения из Сутры Сердца: Гате, гате, парагате, парасамгате, бодхи, сваха! что означает "О, переводящая за пределы, переводящая за пределы, уводящая за пределы пределов, уводящая за пределы пределов беспредельного к пробуждению, славься!". Никто не может объяснить, почему так происходит, но тот, кто повторяет эту матру снова и снова, немедленно успокаивается.

А потом мы увидели его, и я разочаровался. Я-то ожидал варвара, с диким взглядом безумных глаз, а это оказался обыкновенный бонза, буддийский священник. Маленький, бледный и испуганный до полусмерти, он с ужасом глядел вокруг себя. Наконец его глаза нашли Мастера Ли, расширились, стали похожи на блюдца, он стремительно метнулся к нам, упал на колени и начал энергично отбивать поклоны.