История Израиля. Том 1 : От зарождениения сионизма до наших дней : 1807-1951 - [6]

Пожалуй, наиболее своеобразно пробуждение национального чувства проявилось у Мозеса Гесса[35], выходца из ортодоксальной еврейской семьи, жившей в Бонне. Выросший в посленаполеоновскую эпоху и испытавший на себе влияние немецкой литературы и науки, Гесс уже в молодости постепенно разочаровался в религии и перестал соблюдать еврейские обряды. В наказание он был изгнан из фирмы, принадлежавшей его отцу. Начались странствия Гесса по Германии; к этому периоду относятся его первые литературные опыты. Некоторое время он учился в Боннском университете. Он был тогда “высоким, костистым человеком с доброжелательным взглядом и по-петушиному задранной шеей” — так позднее описывал Гесса его однокашник Карл Маркс. Гесс проповедовал любовь, гуманизм, справедливость и сочувствие бедным. В сущности, он был приверженцем утопического социализма, а попав в Париж, зашел так далеко, что, движимый состраданием и социалистическими убеждениями, женился на проститутке. Отдавая должное гегельянской традиции изучения истории, бытовавшей в Германии того времени, Гесс опубликовал в 1837 г. свою первую книгу “Священная история человечества в изложении молодого спинозианца”. Книга прошла незамеченной. Затем Гесс обратился к политической журналистике.

По-видимому, интерес к еврейству вновь появился у него как реакция на неискоренимый антисемитизм “космополитической” Западной Европы. В 1857 г. внимание Гесса привлекли труды рабби Калишера, и он занялся систематическим изучением еврейской истории. Тогда же он прочел Мадзини[36] и был глубоко взволнован тем, что мечта этого революционера об объединении Италии воплотилась в жизнь. Размышления о социальных и национальных проблемах нашли свое отражение во второй книге Гесса — “Рим и Иерусалим”, опубликованной в 1862 г. “После двадцатилетнего отчуждения я вновь среди своего народа”, — писал автор. Затем Гесс признавал, что, сталкиваясь с европейским национализмом и изучая проблемы народности, он убедился в том, что прежнее его космополитическое представление об отсутствии у народов национальных особенностей устарело. Каждый народ развивает собственные индивидуальные черты, имеет самобытные стремления, собственную “миссию”. Эту точку зрения подтверждают “происходящие ныне в Италии” события, где “на развалинах клерикального Рима поднимается возрожденный итальянский народ”. Затем Гесс утверждал, что то, что оказалось возможным для итальянцев, и не только для них, должно быть достигнуто и евреями, которые до сих пор составляют в Европе “великую национальную проблему”. Если “миссия” есть у итальянцев, значит, есть она — и в не меньшей мере — и у евреев в Палестине. “Только национальное возрождение может возродить религиозный гений евреев и вновь возвысить его до пророческого вдохновения”.

В книге “Рим и Иерусалим” заключалось на удивление много из того, что вошло в более поздние сионистские доктрины. В ней, например, уже содержалось утверждение, которое мы найдем у Бера Борохова[37] и других социалистов-сионистов, о том, что возвращение в Эрец-Исраэль станет насущно необходимым, когда еврейство откажется от роли исторической аномалии, социального паразита, живущего среди чужих народов. Только на земле предков еврейский труд может быть организован на “правильных социалистических” началах. За два десятилетия до Пинскера Гесс предупреждал, что национальный очаг даст евреям последний (и самый благоприятный) шанс сделаться “нормальными” людьми, избавиться от той роли, которая в историческом плане породила антисемитизм. Гесс, как позднее и Герцль, предвидел, что правительства ряда стран проявят заинтересованность и будут готовы сотрудничать во имя возрождения под их эгидой еврейской государственности на Ближнем Востоке, а “еврейские князья” — Ротшильд, Монтефиоре и другие миллионеры — окажут большую помощь в финансировании и организации еврейской колонии в Палестине. Эти и другие прозрения сделали книгу Гесса поразительным образцом идеологического провидения. И тем не менее она оставила еврейство, каким оно было в 1862 г., равнодушным. За пять лет было распродано всего 200 экземпляров книги; целых пятьдесят лет ее не переводили на английский язык. На иврите книга Гесса вышла в свет только в 1899 г. Лишь столетие спустя роль Гесса как предвестника сионизма была оценена: в 1962 г. его останки были перенесены из Германии в Израиль и с государственными почестями захоронены на берегу озера Кинерет.

Примечательно суровое предупреждение, высказанное Гессом: на повестку дня поставлен вопрос не только об осуществлении религиозных и национальных идеалов в Палестине, но и о самом физическом существовании еврейства. Дело в том, что этническая теория Гесса подчеркивала не только различия между нациями, но и фундаментальную антипатию, разделявшую их, в особенности — неприязнь немцев по отношению к евреям. “Мы всегда будем чужими среди других народов”, — утверждал он. Актуальность его тревоги вскоре нашла себе подтверждение. Правда, превращению сионизма из теории в реальное движение за выживание способствовал не столько лженаучный немецкий расизм, сколько взрыв жесточайшего русского национализма. В 1860—1870-х гг. в Российской империи набирало силы славянофильство, сочетавшее традиции православия с великорусским шовинизмом. Гибель Александра II в 1881 г. от рук революционеров и воцарение его сына Александра III положили начало периоду реакции. Приверженец идеи национальной однородности как основы имперской власти, новый царь рассматривал подвластные ему этнические меньшинства в качестве источника постоянной опасности для самодержавия. Практически сразу же началась кампания по дискриминации нерусских национальностей — поляков, эстонцев, латышей, финнов, армян, туркменов и других — в административной и культурной сферах.