История иудаизма - [228]
Мы уже знаем (см. главу 15), что спустя два века после смерти Нахмана из Брацлава (1810) брацлавские хасиды, ныне базирующиеся в Иерусалиме, возобновили массовое паломничество (в Советском Союзе практически не допускавшееся властями) в Рош ѓа-Шана в украинскую Умань, к могиле учителя. Рассказывают, что незадолго до смерти он поклялся перед двумя свидетелями: «Если кто-нибудь придет на мою могилу, пожертвует монетку в милостыню и прочитает десять избранных псалмов, я его вытащу из глубин Геѓинома [геенны, ада]». Гораздо менее осторожны претензии хабадских хасидов (часто называемых любавичскими по деревне в Смоленской области России, где больше века — до 1940 года — располагался их религиозный центр) на мессианский статус их седьмого (и последнего) ребе. Умерший в 1994 году Менахем-Мендл Шнеерсон руководил движением сорок четыре года и был одним из самых влиятельных лидеров иудаизма в XX веке — не только благодаря преклонению со стороны хасидов-последователей, в огромном числе приезжавших на его еженедельные собрания, но и в силу того, что он постулировал их ответственность за всех евреев, в том числе самых светских. Умелое использование современных средств массовой информации и готовность любавичских хасидов в экстазе от приближения конца времен селиться в местах с незначительным еврейским населением, при любой возможности насаждая семена исполнения заповедей, — вот что сделало Хабад известнее любой другой хасидской общины. Посланники ребе посвящают свою жизнь пропаганде соблюдения Торы среди евреев Франции, Англии, Аргентины, России и бывшего СССР, Австралии и многих других стран, не говоря уже о главных центрах расселения любавичских хасидов — Израиле и США, а в США — Краун-Хайтс в штате Нью-Йорк, где располагалась резиденция ребе. Цель этих посланников (в их числе немало молодых семейных пар, причем глава семьи, едва-едва посвященный в раввины в двадцать с небольшим лет, иногда обладает весьма поверхностными знаниями по сравнению со средним раввином из числа харедим) — сражаться с секуляризмом в еврейской среде: они «дотягиваются» до самых далеких от Торы евреев в самых глухих уголках мира. Ни один еврей не считается настолько потерянным для иудаизма, чтобы раввин не мог заманить его в передвижной «мицва-танк», где есть все необходимое, чтобы показать еврейскому мужчине, как надевать тфилин или зажигать свечи на Хануку. А о женщинах позаботится в «Бейт Хабад» — «Доме Хабада» — жена раввина: она деликатно расскажет о зажигании свечей перед шабатом и о важности ежемесячного ритуального омовения для того, чтобы «плодиться и размножаться» в состоянии ритуальной чистоты [17].
Подобный массовый охват по примеру евангелических христианских церквей — явление настолько же американское по духу, как и воинствующий иудаизм Меира Каѓане. Сам ребе отказывался даже посетить Землю Израиля, хотя там, в поселке Кфар-Хабад, для него построили дом — точную копию его собственного на Истерн-паркуэй, 770 в Нью-Йорке. Впрочем, движение «Хабад Любавич» озабочено сохранением еврейской самобытности в мультикультурном обществе западных стран не меньше, чем жизнью евреев в Израиле. Оно ставит себе целью не изолировать евреев от современного мира (как некоторые другие харедим), а переделать этот мир так, чтобы встроить в него возможность строгого соблюдения Торы. В университетских городках, где присутствие любавичских хасидов с 1970-х годов становится особенно заметным, занятия по еврейской традиции могут называться лекциями, семинарами или конференциями — чтобы не создавалось впечатление, что образ жизни харедим требует полностью порвать с современной цивилизацией, — хотя сам любавичский раввин придет в аудиторию в непременном хасидском кафтане с поясом.
Главная мотивация работы «Хабад Любавич» была и остается мессианской, как заявил без обиняков сам ребе после смерти своего предшественника в 1950 году. В последние годы своей долгой жизни Ребе все настойчивее призывал своих последователей ожидать «Машиаха прямо сейчас». Эта атмосфера постоянного волнующего ожидания породила у многих убеждение в том, что сам ребе и был Машиахом. Начало первой войны в Персидском заливе стало (с американской точки зрения) еще одним свидетельством всемирных страданий — «родовых мук», которые должны предшествовать концу времен. В 1992 году ребе перенес парализовавший его инсульт, и некоторые из его последователей разыскали средневековые тексты, согласно которым Машиаху предстоит испытать страдания, так что его язык пристанет ко рту, как сказано у пророка Йехезкеля (Иезекииля), в Иез. 3:26: «И язык твой Я прилеплю к гортани твоей, и ты онемеешь». После смерти ребе в 1994 году в движении произошел идеологический раскол: одни продолжали верить в ребе как Машиаха, отрицая его смерть или утверждая, что он вернется, другие примирились с очевидным доказательством того, что мир еще не готов к появлению Машиаха и нужно еще усерднее распространять Тору, чтобы он обнаружил себя [18].
История Невского края начинает свой отсчет не с 16 мая 1703 года — времени основания Санкт-Петербурга, — а с глубокой древности, с момента возникновения здесь центров торговли и пути «из варяг в греки». Автор прослеживает влияние исторических событий на судьбу Невского края, перекрестка Европы и Азии, указывает на отражение их в судьбе Петербурга. В основе книги — разработанная автором образовательная программа для средней школы, ее дополняют иллюстрации, карты, методические материалы. Книга адресована педагогам, студентам, школьникам, а также всем интересующимся историей.
В начале 1930-х гг. примерно шесть с половиной тысяч финнов переехали из США и Канады в Советскую Карелию. Республика, где в это время шло активное экономическое и национальное строительство, испытывала острую нехватку рабочей силы, и квалифицированные рабочие и специалисты из Северной Америки оказались чрезвычайно востребованы в различных отраслях промышленности, строительстве, сельском хозяйстве и культуре. Желая помочь делу строительства социализма, иммигранты везли с собой не только знания и навыки, но еще и машины, инструменты, валюту; их вклад в модернизацию экономики и культуры Советской Карелии трудно переоценить.
В книге исследуются отдельные вопросы истории Средневекового государства и права Волжской Болгарии. Государство Волжская Болгария было основано болгарскими племенами в начале VIII в. в Среднем Поволжье и бассейне Камы, включало территории современных Чувашской республики, Татарстана, Башкирии, Удмуртии, Республики Мари Эл, Ульяновской, Нижегородской, Самарской и Саратовской, Пензенской областей, просуществовало более пяти столетий и пало в 1236 году в результате разгрома его полчищами татаро-монголов Батыя. Издание может быть полезно студентам, аспирантам, преподавателям юридических и исторических факультетов, а также всем, интересующимся Средневековой истории России и государства Волжская Болгария. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Первое правовое исследование в отечественной науке, посвященное юридическим аспектам организации и деятельности Парижского Парламента на протяжении всего времени его существования.
Степан Иванович Шешуков известен среди литературоведов и широкого круга читателей книгой «Александр Фадеев», а также выступлениями в центральной периодической печати по вопросам теории и практики литературного процесса. В настоящем исследовании ученый анализирует состояние литературного процесса 20-х – начала 30-х годов. В книге раскрывается литературная борьба, теоретические споры и поиски отдельных литературных групп и течений того времени. В центре внимания автора находится история РАПП.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.
На рубеже 1962/1963 гг. СССР на неопределенный срок отложил проекты заключения германского мирного договора и превращения Западного Берлина в «вольный город». Летом 1964 г. советская дипломатия окончательно перешла от идеи «вольного города» к концепции «самостоятельной политической единицы» Западный Берлин. Теперь острие советской политики было направлено не против позиций США, Англии и Франции в Западном Берлине, а против федерального присутствия в этом городе. После прихода к власти в СССР руководства Л. И. Брежнева советская политика в вопросе о Западном Берлине некоторое время оставалась такой же, как и во время «позднего Хрущева».