История и легенды древнего Рима - [93]
Палатинский дворец он довел до самого форума, а храм Кастора и Поллукса превратил в прихожую, богов называл своими привратниками.
Абсолютный властитель может устроить триумфальное шествие по морю: Калигула велел построить мост из двойного ряда грузовых судов, перегородив часть Неаполитанского залива между Байями и Путеаоланским молом длиной около 3,6 километра. Сам Калигула проехал по мосту верхом, а потом на колеснице.
В новый год он вставал у входа во дворец, и подданные кидали ему в подарок деньги. Потом принцепс в восторге бегал по монетам босиком или катался по усыпанному серебром и золотом полу. Он лично распродавал имущество ссыльных и казненных с талантом зазывалы, шутействовал, притворялся, острил. Были и другого рода шутки. Однажды Апоний Сатурнин задремал во время торгов. Император шепнул глашатаю: обрати внимание на человека, который все время кивает головой. Когда Сатурнин проснулся, он уже приобрел 13 гладиаторов за девять миллионов сестерциев. И попробуй отказаться и не заплатить!
В Лугдуне (Лион) Гай устроил состязание в красноречии. Проигравшие стирали тексты своих речей языками. Тех, кто пытался уклониться от такой забавы, били розгами или кидали в реку.
Приведем здесь две цитаты из Луция Аннея Сенеки. Прежде всего потому, что Сенека — современник Калигулы, хотя лицо далеко не беспристрастное: его обвиняли в связи с сестрой Гая Цезаря, за что философ чуть не поплатился головой. И уж потом Сенека постарался отплатить принцепсу: вряд ли можно создать более мерзкий словесный портрет, чем нарисованный Сенекой. Тем более что скульптурные портреты императора представляют отнюдь не безобразный облик, хотя выражение глаз настораживает, да и тонкие губы вряд ли могут сложиться в обаятельную улыбку.
Вот что пишет Сенека:
«Гай Цезарь отличался помимо прочих немалочисленных своих пороков каким-то удивительным сладострастием в оскорблениях; ему непременно нужно было на всякого повесить какой-нибудь обидный ярлык. При этом тот же Гай принимал за оскорбление любой пустяк, как это чаще всего и бывает: чем больше человек склонен обижать других, тем хуже он сам переносит обиды».
«Гай Цезарь посадил в тюрьму сына блестящего римского всадника Пастора, обиженный тем, что юноша слишком изысканно причесывался; когда отец пришел просить даровать жизнь сыну, Цезарь, словно ему вдруг напомнили о казни, приказал вести его на казнь тотчас; но чтобы не быть совсем бесчеловечным в отношении отца, пригласил его на этот же день к обеду. Пастор пришел без тени упрека на лице. Цезарь велел ему пить гемину[53] за свое здоровье, а рядом поставил стража: бедняга выдержал, хотя пил так, словно это была кровь сына. Цезарь послал ему благовония и венки и велел наблюдать, примет ли; принял. В тот самый день, как схоронил сына, более того — когда еще и не схоронил сына, подагрический старик возлежал среди сотни других пирующих, накачиваясь вином в таком количестве, какое едва ли уместно было бы даже на празднике в честь сыновнего рождения, и за все это не проронил ни слезинки, ни единым знаком не выдал своей боли; он пировал так, словно добился помилования сына. Ты спросишь, почему? У него был другой сын».
Истощенную казну пополняли конфискации имущества казненных и новые поборы. Калигула ввел налоги на продажу съестного, на доходы носильщиков и проституток; сутяжники тоже обязаны были раскошелиться — выложить одну сороковую часть стоимости спорного имущества.
Настоящие заговоры возникли в 40 г. Часть заговорщиков была схвачена и казнена. Гай, чувствуя опасность, постарался стравить настроенных верноподданнически сенаторов со своими противниками.
Так несколько сенаторов буквально растерзали сенатора Прокула, заподозренного в неприязни к Калигуле. Для безопасности императору соорудили в курии специальный помост, теперь на заседаниях сената присутствовала личная охрана императора, набранная из германцев. Преторианским гвардейцам он больше не доверял. Прежде такого никогда не бывало: чтобы кто-нибудь входил в курию с оружием.
Роковым для Калигулы было то, что он успел поссориться с ближним окружением и восстановить против себя преторианскую гвардию. Вольноотпущенник Каллист и префект претория Марк Аррецин Клемент вошли в состав заговорщиков. Один из главных участников, возможно и вдохновителем заговора был военный трибун Кассий Херея. Его упоминает Тацит, описывая бунт легионов в Германии: тогда молодой Херея проложил себе путь среди бунтовщиков мечом. Но этот ветеран при всем своем мужестве и физической силе обладал высоким голосом, и Калигула, не делавший разницы между сенатором и разносчиком, ветераном и юнцом, постоянно издевался над старым воином, чем приводил военного трибуна в ярость. В заговоре, кроме военных, принимали участие и сенаторы. Кассий Херея вместе с двумя другими преторианскими трибунами и гвардейцами подкараулил Гая в узком переходе из временного театра в Палатинский дворец и первым нанес удар. Другие преторианцы завершили дело. Германцы-охранники, отсеченные преторианцами от императора, пришли в ярость, перекрыли выходы из театра и убили часть заговорщиков. Но поскольку император был уже мертв, германцы отказались от мысли перебить всех зрителей в театре. Погибли также жена Калигулы Цезония и его маленькая дочь. Отметим, что Калигула до конца своих дней пользовался поддержкой простого народа. Плебсу, в отличие от сенаторов и всадников, он прощал дерзости. А простолюдинам нравились его шутки и забавы.
