История и классовое сознание. Исследования по марксистской диалектике - [153]
Так развитие экономических сил капитализма перекладывает на плечи пролетариата решение судеб общества. Энгельс называет тот переход, который человечество совершит после грядущего здесь революционного переворота, «скачком человечества из царства необходимости в царство свободы»[13].
Для сторонника диалектического материализма само собою разумеется то, что данный скачок, однако, — несмотря на то или вследствие того, что он является скачком, — по сути своей представляет собой процесс. Ведь Энгельс в данной связи говорит о том, что изменения в этом направлении будут идти с всевозрастающим размахом. Встает вопрос, а где будет находиться начальный пункт этого процесса? Первое, что приходит на ум, это последовать буквальному смыслу слов Энгельса и просто передвинуть царство свободы как состояние в эпоху, следующую за свершившейся социальной революцией, и тем самым отказать вопросу во всякой актуальности. Но, спрашивается, действительно ли вопрос исчерпывается данным утверждением, которое, несомненно, соответствует буквальному смыслу слов Энгельса? Спрашивается, является ли всего только мыслимым, не говоря уже, — исторически осуществимым, такое состояние, которое не подготовлено длительным, ведущим к нему процессом, содержащим и развивающим в себе элементы этого состояния, пусть в не вполне адекватной, требующей диалектических переходов форме? И не обнаруживает ли, стало быть, резкое, исключающее диалектические переходы, отделение «царства свободы» от процесса, который призван вызвать его к жизни, утопическую структуру сознания, сходную с той, какая свойственна уже рассмотренному отделению конечной цели от движения?
Но если «царство свободы» рассматривается в связи с процессом, который к нему ведет, то не остается сомнений в том, что уже первое историческое выступление пролетариата — конечно, во всех отношениях неосознанно — имеет в себе интенцию на это «царство». Конечная цель пролетарского движения, сколь бы мало она ни была в состоянии повлиять непосредственно на отдельные стадии такого движения на его ранней стадии, тем не менее в качестве принципа, в качестве точки зрения единства не может быть совсем отрешена ни от одного из моментов процесса. Нельзя, однако, забывать и о том, что период решающих битв отличается от предшествующих периодов не только размахом и интенсивностью самих этих битв, но и тем, что это количественное увеличение выступает в качестве симптоматики глубоких качественных различий, которые отделяют эти битвы от прежних. Если на прежней ступени, по словам «Коммунистического манифеста», даже «сплочение пролетарской массы было следствием не собственного объединения рабочих, а следствием объединения буржуазии», то подобная автономизация, подобная «организация в класс» повторяется на все более высоком уровне до того момента, когда наступает период окончательного кризиса капитализма — эпоха, в которую его разрешение все больше становится делом рук пролетариата.
Такое положение вещей отнюдь не равносильно прекращению функционирования объективных экономических «закономерностей». Напротив. Они остаются в силе еще долгое время после победы пролетариата и отмирают, подобно государству, только с возникновением бесклассового общества, полностью стоящего под человеческим контролем. Новизна сегодняшнего положения равносильна лишь — лишь! — тому, что слепые силы капиталистического экономического развития толкают общество в пропасть, что теперь буржуазия уже не в силах сдвинуть общество с «мертвой точки» его экономических законов после коротких колебаний; что теперь, вразрез с этим, именно пролетариат получает возможность, сознательно используя наличные тенденции развития, придать самому развитию другое направление. И таким другим направлением является сознательное регулирование производительных сил общества. Когда имеет место сознательная воля к этому, имеет место воля к «царству свободы»; делается первый сознательный шаг на пути его осуществления.
Впрочем, этот шаг «необходимо» следует из классового положения пролетариата. Однако сама эта необходимость имеет характер скачка[14]. Практическое отношение к целому, действительное единство теории и практики, которые были присущи действиям пролетариата в прошлом, так сказать, бессознательно, здесь обнаруживаются ясно и сознательно. Также на более ранних стадиях развития акции пролетариата часто скачкообразно увлекались на такую высоту; ее взаимосвязь и преемственность с предшествующим развитием впервые осознавалась и могла быть понята как необходимый продукт развития лишь задним числом. (Достаточно вспомнить только о государственной форме Парижской Коммуны 1871 года). Но тут пролетариат должен осуществить этот шаг сознательно. Не удивительно, что все пленники мыслительных форм капитализма страшатся этого скачка, со всей энергией своего мышления цепляются за необходимость, за «закон повторения» явлений, понимаемый как «естественный закон», и отрицают все принципиально новое, о чем у нас не может быть никакого «опыта», как нечто невозможное. Наиболее четко данное расхождение после того как оно было затронуто уже в дебатах о войне, было подчеркнуто Троцким в его полемике с Каутским. «Ибо фундаментальный большевистский предрассудок состоит как раз в том, что скакать на лошади может научиться только тот, кто крепко на ней сидит»
