История Хэйкэ - [38]

Вокруг Ёсикиё лежала столица, погруженная в сон. Луна невозмутимо плыла, прячась иногда в завесе облаков. И хотя не слышно было погребального пения, он не сомневался, что это спокойствие продлится недолго.

– Итак, ты женишься на ней? – спросил Тадамори сына, а тот густо покраснел, услышав подобный вопрос, и ответил только:

– Ох…

Других слов не понадобилось – эти двое понимали друг друга очень хорошо.

Три ночи подряд, как того требовал обычай, Киёмори тайно пробирался в усадьбу рядом со святилищем бога врачевания, чтобы добиваться руки своей будущей жены. Переполненный радостью, невзирая на холод, щипавший уши, шагал он по промокшим дорогам. В усадьбе царила темнота, все погрузилось в сон, лишь один слабый огонек за поднятой занавеской комнаты Токико струил свет в ночь. Для Киёмори он символизировал любовь, манил его с самого края вселенной, наполнял видениями, более волнующими, чем самые пылкие его сны. И для тех двоих, расстававшихся на рассвете, что-то более глубокое, чем страсть, казалось, до неузнаваемости преображало пение петухов или покрытые инеем сучья деревьев, и весь мир растворялся в поэзии.

В привычных обстоятельствах Токико как невеста Киёмори переехала бы в его дом в Имадэгаву, но в данном случае молодые стали жить в более просторной усадьбе Токинобу. Друзья обеих семей согласились, что союз между бедным домом воинов и обедневшим аристократом был чрезвычайно уместен.

Киёмори и Токико поженились в декабре того же года.

Чтобы внести свой вклад в свадебное торжество, Токитада зарезал и ощипал своего боевого петуха-победителя, которого долго скрывал от родителя, и преподнес его Киёмори.

– Что такое? Ты зарезал на ужин своего драгоценного петуха?

Токитада лишь ухмыльнулся.

Киёмори крайне изумился. Пылкий характер этого, в сущности, ребенка временами лишал его дара речи. Какие неизмеримые глубины предстояло ему открыть в обретенной им жене, сестре этого парнишки?

Следующей весной 1138 года Токико поняла, что носит ребенка, и сказала мужу. Киёмори выслушал ее молча, покраснев от смятения. Угрызения совести при воспоминании об одной ночи, проведенной в объятиях женщины с Шестой улицы, охватили его и смешались с осознанием того, что в двадцать один год он станет отцом.

– Вы не рады? – запинаясь, спросила Токико.

Боясь, что причинил ей боль, Киёмори быстро ответил:

– Я счастлив – да, но мы – воины, и обязательно должен родиться сын. – Будь он аристократом, то возносил бы молитвы о рождении дочери, которая выросла бы несравненной красавицей и добилась чести стать императорской наложницей, но подобные мысли не приходили ему на ум. Проявления родительской любви как таковой не волновали его.

Снова наступила зима. Ноябрьским утром после сильного снегопада, когда у комнаты роженицы лежали глубокие сугробы, раздался плач новорожденного. Служанки Токико поспешили к молодому отцу и поздравили с рождением сына. Ликующий Киёмори не мог ничего предпринять – лишь мерить шагами помещение между комнатой роженицы и собственными покоями.

– Старый, выводи лошадь, мою лошадь!

Мокуносукэ, как и несколько других вассалов, переселился вместе с Киёмори в его новый дом.

– Молодой господин, как вы, наверное, счастливы!

– Я успокоился, просто успокоился!

– Вы направитесь теперь в святилище, возблагодарить богов?

– Нет. Прежде всего я должен увидеться с отцом в Имадэгаве. Старый, снег глубок… Ты должен остаться здесь.

Киёмори выехал за ворота. Приблизившись к бамбуковой роще, он услышал сзади громкие крики. Его звал брат жены, Токитада.

– Я пройду с тобой часть пути, бамбук перекрывает дорогу, – заявил он, догнав лошадь Киёмори.

Отяжелевшие от снега бамбуковые стебли пригнулись к земле и перегородили путь. Токитада выхватил кинжал и стал один за другим рубить нагруженные снегом стебли, прыгая вперед, как заяц, и то и дело оглядываясь с торжествующим видом.

– Спасибо, этого хватит! – крикнул Киёмори, с трепетом наблюдавший за проворным и находчивым пареньком. Его мысли вернулись к ребенку, появившемуся на свет этим утром, и тепло пробуждавшейся отцовской любви затопило его целиком. Тот сын – вне всяких сомнений – самый настоящий, собственный его ребенок от Токико!

Насколько он мог видеть, крыши Киото, Восточные и Западные горы, опоясывающие столицу, покрывал глубокий снег. Одинокая фигура, галопом скакавшая по улицам, пугала случайных прохожих, вызывала удивление и тревогу. Киёмори достиг ворот Имадэгавы, вскоре оказался лицом к лицу с отцом и объявил, задыхаясь:

– Наконец родился – сын!

– Пришел, значит… – отозвался отец, и его глаза наполнились слезами.

Киёмори самому едва удавалось сдерживаться, когда он смотрел на человека, почитаемого им больше, чем отец. Какая-то странная судьба свела их вместе. Они стояли перед неясным будущим, предзнаменования грядущих напастей теперь казались очевидными. За прошедшие три года многочисленные усадьбы были сожжены дотла. Могущественные монастыри сражались друг с другом с растущей жестокостью, разрушая храмы и пагоды, устраивая со своими наемниками марши на столицу, чтобы подкрепить требования к властям. И в то же время рождение сына императора Сутоку, престолонаследника, раздуло вражду между двором и правительством настоятелей монастырей, так как экс-император Тоба провозгласил своего младенца-сына от госпожи Бифукумон наследным принцем и преемником трона.