История Фридриха Великого - [73]

   Хоть бы наши ученые иногда вспоминали, что науки составляют пищу души. Память принимает их так же, как желудок съедобное, но без силы суждения они остаются непереваренными. Если знания -- сокровища, то их не должно закапывать, а напротив, пускать в оборот, для общей пользы, а до этого можно достигнуть только посредством общего, для всей нации понятного языка. Золотой век нашей литературы еще не наступил, но он приближается. Я его предвещаю, но не вкушу. Как Моисей, я вижу обетованную землю, но сам не вступлю на нее".

   Несмотря на эту антипатию к германским педантам, он, однако, ласкал некоторых из них, убеждал писать по-немецки и сам указывал на разные отрасли наук и литературы, которые советовал разработать. Из немецких поэтов он любил одного баснописца Геллерта. Когда Геллерт прочел королю первую свою басню, Фридрих воскликнул в восторге:

   -- Слава Богу, вот это стихи! Гладко, звучно, понятно! Я чувствую, что это по-немецки!

   Фридрих выходил из себя от негодования, читая статьи некоторых пессимистов, которые сомневались: служит ли наука ко благу человечества, и не есть ли просвещение зло, ведущее к вольнодумству и погибели государств?

   "Как? -- пишет он. -- Просвещение гибельно для государств, когда под его влиянием созрела и возвысилась могущественная {241} Римская держава! Когда науки создали величайших людей древности и средних веков! Науки всегда делали людей человечнее, они внушали им чувство справедливости, кротость и отвращение к насилию. Счастье народов почти столько же зависит от науки, как от законов. Стыжусь вопроса, который могут предлагать так называемые ученые; стыжусь века, в который он предложен! Только обманщики и себялюбцы способны противиться успехам мысли, наук и художеств, потому что они для них только опасны. Одна черствая душа решилась бы лишить род человеческий того утешения и душевного спокойствия, которые он, среди земных скорбей, почерпает в науках и искусствах".

   Фридрих страстно любил живопись. Основав в 1755 году публичную библиотеку в Берлине, он начал заботиться об заведении в Сан-Суси картинной галереи. В короткое время накупил он до 180 превосходных оригинальных картин лучших итальянских и нидерландских мастеров. Всем отечественным живописцам задал он темы для картин; удачнейшие из них были приняты в галерею и щедро оплачены. Примером того, как Фридрих уважал право художественной собственности, может служить следующий анекдот.

   Когда он занял Дрезден, то в тот же день посетил тогда уже знаменитую дрезденскую галерею. Долго останавливался он перед лучшими картинами и любовался ими. Инспектор галереи со страхом и трепетом следовал за ним и ждал, с сокрушенным сердцем, что эти мастерские произведения сделаются добычей победителя. Но Фридрих, осмотрев всю галерею, наконец, обратился к нему с вопросом:

   -- А скажите пожалуйста, г-н инспектор, могу ли я надеяться, что мне будет позволено с некоторых картин снять копии -- для моей галереи?

   Наполеон, в позднейшие времена, не так поступал с художественными хранилищами завоеванных стран.

   В 1755 году Фридрих предпринял путешествие в Голландию. Главное намерение его было ознакомиться с лучшими произведениями живописи фламандской школы и, если можно, некоторые из них приобрести для своей галереи. Чтобы вернее достигнуть цели и при покупке картин не платить втридорога, он пустился в путь под видом странствующего музыканта. Свиту его составляли полковник Бальби, известный знаток живописи, и паж. Все трое были одеты очень просто и ездили в наемном экипаже. Это инког-{242}нито подало повод ко многим комическим сценам. Трактир, в котором король остановился в Амстердаме, славился особенного рода паштетами. Королю их очень расхвалили, и он тотчас же по приезде вздумал их отведать. Когда Бальби заказал паштет, хозяйка осмотрела его с ног до головы и, объявив, что это очень дорогое кушанье, спросила, могут ли эти господа заплатить за него.

   -- О, будьте покойны, -- отвечал Бальби, -- вон тот господин, в коричневом кафтане, отличный виртуоз на флейте и в один час может приобрести втрое больше, чем стоит целая дюжина ваших паштетов.

   -- Право! А вот мы посмотрим! -- вскричала хозяйка и бросилась в комнату короля.

   Она до тех пор его мучила, пока он не взял флейту и не сыграл ей две пьесы.

   -- Да, да, -- сказала трактирщица, -- в самом деле вы свищете недурно и можете заработать талер-другой. Так и быть! Я вам изготовлю паштет.

   Из Амстердама Фридрих на простой барке отправился в Утрехт, чтобы полюбоваться живописными берегами. Здесь познакомился он со швейцарцем Ле-Катом, который в качестве гувернера путешествовал с молодым голландцем. Фридрих очень полюбил его за обширные познания и мастерское умение говорить, обедал и ужинал с ним на общественный счет и при расставании выпросил его адрес, говоря, что со временем может быть ему полезен. Через три месяца Ле-Кат немало изумился, получив от прусского короля письмо с приглашением поступить на службу при его особе. Но удивление его еще более увеличилось, когда через три года, исполняя желание его величества, он явился в Бреславль и в короле Фридрихе Великом узнал своего старого приятеля-флейтиста. Ле-Кат получил место чтеца при короле и оставался при нем более двадцати лет.