История Фридриха Великого - [68]

Шрифт
Интервал

   Один раз только Фридрих проговорился о настоящей цели склепа и саркофага. Гуляя по террасе с одним из друзей своих, он сказал ему, указывая на склеп: "Когда я буду там -- я буду без забот". Кабинет его в дворце был так устроен, что богиня цветов, хранительница его гробницы, всегда находилась у него перед глазами. В минуты горячности стоило ему только взглянуть на нее, и гнев его тотчас смягчался. Этим Фридрих, как будто, хотел удерживать страсти свои в разумных границах.

   В Сан-Суси он соединил около себя кружок самых искренних друзей своих. В это время ближайшим к нему человеком был маркиз д'Аржанс, родом провансалец, изгнанный из отчизны за вольнодумство. Маркиз, при отличной образованности, имел необыкновенный дар слова и один из тех тонких и оборотливых умов, которые характеризуют людей, созданных для политической деятельности. Фридрих полюбил его за откровенный, благородный образ мыслей, и вскоре отношения его к маркизу приняли вид нежной дружбы. Другой француз, Дарге, который служил при Фридрихе в должности литературного секретаря, также пользовался особенной его доверенностью. Кроме этих лиц, всегдашними собеседниками короля были граф Ротенбург, покрытый ранами в деле при Заславле, Винтерфельд, полковник Форкад, два брата Кейты и фельдмаршал Шверин. Ротенбург заступил в сердце Фридриха место Кейзерлинга: для него у короля не было ничего заветного. К не-{227}счастью, и этого друга он скоро лишился: Ротенбург умер зимой 1751 года. Братья Кейты происходили из знаменитой шотландской фамилии. Они были ревностные приверженцы Стюартов и потому не смели оставаться в отчизне. Фридрих знал редкие способности и познания Кейтов, старался их приманить в Пруссию и привязать к себе.

   Желание его исполнилось. Прежде прибыл младший брат, Иаков Кейт, а потом и старший, Георг, который в Шотландии был лорд-маршалом, а в прусской армии прямо получил фельдмаршальское достоинство. Старик Шверин, как нам известно, был уволен со службы во время второй Силезской войны. По окончании кампании Фридрих постарался с ним примириться. Он пригласил его к себе. Шверин явился. Оба полководца остались одни в кабинете. Неизвестно, что между ними происходило при этом свидании, но дежурные офицеры и пажи слышали, что разговор короля и Шверина становился все громче и громче и, наконец, обратился в такой жаркий спор, что им стало страшно. Но мало-помалу гроза утихала, и скоро все замолкло. Через несколько минут Шверин вышел, откланиваясь королю, а Фридрих, провожая его с веселым видом, сказал в дверях: "Ваше превосходительство, не забудьте, что мы вместе обедаем". С тех пор прежние отношения их возобновились, и король теперь обходился со Шверином еще милостивее.

   Несмотря на короткое свое обхождение с друзьями в домашнем быту, Фридрих был строг и взыскателен в делах служебных. Дружба короля не давала никаких прав государственному чиновнику, и наоборот, проступки чиновника и выговоры за то короля нисколько не вредили их дружеским отношениям. Словом, в Сан-Суси Фридрих хотел быть человеком, в Берлине -- становился королем.

   "Чтобы быть хорошим монархом, надо уметь быть человеком, -- говорил Фридрих, -- а для этого надо узнать на опыте жизнь и сердечные потребности простых людей". Когда Роллен прислал ему свою "Всемирную историю", Фридрих написал ему в ответ:

   "Для блага человечества, я бы желал, чтобы ваши государи были люди, и чтобы вы смотрели на правящих, как на граждан. Правители народов не пользуются исключительной привилегией быть совершенными -- в мире, в котором нет ничего совершенного".

   Из Сан-Суси Фридрих снова писал к своему литературному любимцу, Вольтеру, приглашая его переселиться в Пруссию. "Вы {228} для меня то же, -- говорит он в письме, -- что для персидского шаха и великого могола белый слон, за которого они ведут войны, и который должен войти в состав титула победителя. Когда вы приедете сюда, то займете в моем следующее место: "Фридрих II, Божьей милостью король Пруссии, курфюрст Бранденбурга, обладатель Вольтера и проч. и проч." Против такой лести Вольтер не устоял.

   В 1750 году он прибыл в Сан-Суси, чтобы навсегда там остаться. Фридрих дал ему камергерский ключ, повесил Pour le merite на шею и назначил 5.000 талеров жалованья.

   Принцы, фельдмаршалы, министры, все, что только было близко к королю, ухаживало за Вольтером, как за верховным божеством Пруссии. Его присутствие содержало все умы в напряжении: никому не хотелось уступить знаменитому писателю в ловкости выражений, в остроумии, в тонкости и грации оборотов. Трагедии его исключительно заняли придворную сцену, все знали их наизусть и даже в простом разговоре приводили из них цитаты, часто некстати.

   Вся обязанность Вольтера состояла в том, чтобы жить и наслаждаться жизнью среди роскоши, изобилия, почестей, в вечной атмосфере блеска, в вечном фимиаме лести и похвал. Весь день был отдан на его произвол, только вечер проводил он с королем. После спектакля или концерта Фридрих собирал тесный кружок своих друзей за веселым ужином. Тут начиналась умственная война, в которой ядра сарказмов и блестки остроумия сыпались со всех сторон, и целые бомбы учености разрывались на тысячи ловких применений и самых острых выводов. Разумеется, что Фридрих и Вольтер всегда были во главе воюющих партий и не уступали друг другу ни одной пяди в области своего нравственного преимущества. {229}


Еще от автора Федор Алексеевич Кони
Рекомендуем почитать

Артигас

Книга посвящена национальному герою Уругвая, одному из руководителей Войны за независимость испанских колоний в Южной Америке, Хосе Артигасу (1764–1850).


Хроника воздушной войны: Стратегия и тактика, 1939–1945

Труд журналиста-международника А.Алябьева - не только история Второй мировой войны, но и экскурс в историю развития военной авиации за этот период. Автор привлекает огромный документальный материал: официальные сообщения правительств, информационных агентств, радио и прессы, предоставляя возможность сравнить точку зрения воюющих сторон на одни и те же события. Приводит выдержки из приказов, инструкций, дневников и воспоминаний офицеров командного состава и пилотов, выполнивших боевые задания.


Добрые люди Древней Руси

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.