История Фрэнка - [10]

Этот Стрелец был маниакально-депрессивным типом (так говорят). В 1954 году он условился о встрече с Ральфом Гринбаумом, психиатром Мэрилин. Сеансы длились три месяца. Он прекратил их, получив «Оскара»: «Я никогда не верил всем этим глупостям». Диваны предназначены совсем не для того, чтобы рассказывать о своем детстве какому-то шарлатану.

Дела с прессой у него не ладились никогда. Он совершенно не умел поставить себя, как Дин Мартин, который даже не читал того, что о нем писали, и имел репутацию человека, в жизни открывавшего лишь одну книгу — «Черного жеребца». Фрэнк Синатра не любил того, что писали о нем. Он не любил, чтобы писали о нем. Пусть они проваливают, все! Пусть деньги текут, фанатки хлопают дверьми его гримерной, а остальное никого не касается. Малейший укол заставлял его ощетиниться. Легкая оговорка — и вот он уже вне себя. Послушать его, так он милый итало-американец, которому нравятся спагетти, приготовленные его мамочкой, обычный парень — an average guy, — который заботится об окружающих, делает свою работу как можно лучше, и для него семья — это святое. Наиболее развращенные знаменитости уже давно привыкли к подобным проделкам. Его самая большая проблема: он не умел контролировать свой язык. Молчание не относилось к достоинствам его родного Хобокена. И действительно, чтобы заставить его замолчать, следовало вызвать его в суд и принудить давать показания под присягой. В этих случаях, он говорил крайне мало и вдруг становился подозрительным. А достаточно было неожиданно столкнуться с тем, кого он не мог вспомнить, — и начинались низкопробные оскорбления, язык извозчиков. Прощай бархатный голос и нашептанные клятвы. Во всем этом не было ни грамма гламура. Синатре вовсе не требовались сценаристы «Клана Сопрано», чтобы уснащать речь матюками. Человек, певший песню «Однажды», мог осыпать незнакомца какими угодно словами, забросать ужасными расистскими оскорблениями, смешать с грязью неосторожного беднягу, имевшего несчастье подвернуться в неподходящий момент. Скандалы набирали обороты.

Для него любая правда черным по белому была недостаточно хороша. Имела место тенденция смешивать журналистику и рекламу, интервью и полицейские новости. Все началось с Эльзы Максвелл в 1943 году. Видимо, «девочки в гольфах» не нравились светской хроникерше, эти «неуравновешенные создания щеголяли без всякого стыда голыми, чтобы услышать сладкие и отупляющие песни человека, похожего на второразрядного баскетболиста». Она стала первой в длинном списке. У Синатры все было просто: мужчинам он угрожал переломать ноги бейсбольной битой, а с женщинами ограничивался тем, что обзывал их проститутками.

В 1946 году Клуб женской прессы Голливуда избрал его «наименее контактной звездой», и Луэлла Парсонс[8] распространила слух о его распрях с «МГМ» в киносъемочном павильоне фильма «Это случилось в Бруклине». Ответ не заставил себя ждать. Дама получила очень сухую телеграмму от Фрэнка, который настаивал на том, чтобы опубликовать ее в колонке влиятельной критикессы. Она остереглась делать это. Лишь телеграмма, без оскорблений: учитывая манеры Фрэнка, это можно было счесть едва ли не милостью. Светский хроникер Ли Мортимер не принял этого во внимание, и 8 апреля 1947 года Фрэнк избил его перед клубом «Сиро», предварительно назвав «ёбаным гомосексуалистом» и обвинив, помимо всего прочего, в плеоназме. А после смерти Мортимера, напившись однажды вечером, он пошел и пописал на его могилу.

Хамфри Богарт позже скажет: «Рай для Синатры — это место, где есть только женщины и совсем нет журналистов».

Одним из противников Фрэнка была Дороти Килгаллен, хроникерша издательского концерна Хёрста. Она отыскала новый адрес Синатры в Нью-Йорке, когда он переехал. Серия статей «Настоящая история Фрэнка Синатры» в 1957 году подбросила в огонь пороха. Однажды в ночном клубе Фрэнк столкнулся с журналисткой, всегда носившей черные очки. Он остановился перед ее столиком и сунул в ее кофейную чашку однодолларовую купюру. «А я всегда думал, что она слепая». Несколькими годами раньше, Килгаллен получила миниатюрный надгробный камень с выгравированным на нем своим именем. Великолепно. На концертах между песнями Фрэнк взял обыкновение пускаться в ненужные отступления от темы, касающиеся ее внешнего вида. В 1961 году он посвятил этому двадцать минут своего шоу. Он докатился до того, что критики сплотились вокруг Килгаллен и напомнили ему, что и сам Фрэнк далеко не эталон красоты.

Другая его жертва: Максин Чешайр. Ей он тоже не давал прохода. 19 января 1973 года в зале отеля «Фэрфакс» в Вашингтоне он назвал ее «двухдолларовой киской». Немного позже он согласился принести извинения прямо на сцене. Вот, как он это сделал: «Я переборщил, и я извиняюсь. На самом деле, эта проститутка стоит не больше доллара».

В 1974 году он отменил турне по Германии из-за того, что местные газеты намекнули на его тесные связи с воровским миром. В ответ Фрэнк им напомнил их нацистское прошлое. Ситуация повторилась в еще худшем варианте во время его австралийского турне в том же году. В Сиднее он отказался отвечать на вопросы прессы. А на концерте бросился в атаку: «Это сборище тупиц и паразитов, которые никогда ничего не делали своими руками». Чтобы приправить соус, он назвал их еще и «педиками». Женщины-журналистки были удостоены ритуального определения — «проститутки за два с половиной доллара». Как видим, тарифы менялись в зависимости от настроения и географического местоположения. Разразился скандал общенационального масштаба. Милашка Фрэнки, видимо, подзабыл, что он не в США. Австралийцы не привыкли к распущенности эстрадного певца. На него ополчилась вся страна. Синатру заблокировали в номере. Гостиничная служба не отвечала. О том, чтобы носильщики несли его чемоданы, не могло быть и речи. Все служащие лишь складывали руки на груди, когда он обращался к ним за чем-либо. Его личный самолет остался прикованным к земле — в него не залили горючего. Пришлось вмешаться правительству. Лишь после этого нашли решение, устроившее обе стороны. Синатра издал пространное коммюнике с сожалениями и бежал, как вор. Ноги его больше не будет в этой Австралии.