История Французской революции. Том 3 - [274]

Между тем этот человек, предмет столь странных желаний, плыл по морям среди английских эскадр. Плавание не было удачным, и противные ветры его замедляли. Неоднократно видели англичан и боялись сделаться их жертвой. Только Бонапарт один прогуливался по палубе со спокойным и ясным видом, вверяясь своей звезде, научаясь ей верить и не волноваться из-за неизбежных опасностей.

Опасаясь, получив последние известия, чтобы неприятель не вторгся в Южную Францию, он велел направить паруса к берегам не Прованса, но Лангедока и хотел высадиться в Кольюре или Пор-Вандре. Ветер отогнал Бонапарта к Корсике, и весь остров сбежался посмотреть на своего знаменитого соотечественника. Затем паруса направили к Тулону. Были уже недалеко от последнего, когда при лучах заходящего солнца с левого борта корабля увидели тридцать неприятельских парусов. Предложили спустить в море лодку, чтобы тайком пробраться на берег. По-прежнему веря в свою звезду, Бонапарт сказал, что следует ждать. И в самом деле, неприятель исчез, и 9 октября (17 вандемьера), на восходе дня, фрегаты «Мюирон» и «Каррер» и шебеки «Реванш» и «Фортуна» стали на якоре в заливе Фрежюс.

Население Прованса уже три года опасалось вторжения неприятеля. Бонапарт освободил людей от страха в 1796 году, но страх этот сделался сильнее после сражения при Нови. Узнав, что Бонапарт стоит у берега на якоре, они сочли это прибытие своим спасением. Сбежалось всё население Фрежюса, и море в одно мгновение покрылось судами. Толпа, опьяненная энтузиазмом и любопытством, осадила корабли и, вопреки всем санитарным мерам предосторожности, немедленно стала общаться с прибывшими. Все спрашивали, где Бонапарт, все желали его видеть. Не время было соблюдать санитарные правила. Санитарное управление освободило генерала от карантина, так как тогда пришлось бы применить эту меру предосторожности и ко всему населению.

Бонапарт высадился немедленно и хотел в тот же день ехать в Париж.

Быстрый как ветер телеграф уже распространил новости по дороге из Фрежюса в Париж, и везде они вызывали всеобщую радость. Возвещение новостей пробуждало необыкновенные порывы в театрах. Патриотические песни заменили в них обычные представления. Депутат Боден, один из авторов Конституции года III, умеренный и искренний республиканец, страстно привязанный к Республике и считавший ее погибшей, если только ее не поддержит могущественная рука, – Боден умер от радости, узнав об этом событии.

Бонапарт в тот же день 9 октября отправился в Париж. Он проехал Экс, Авиньон, Баланс, Лион, и во всех этих городах его встречали с восторгом. При проезде через селения звонили колокола, ночью по дорогам зажигали костры. В Лионе чувства были сильнее, чем где-либо. Отсюда Бонапарт, желавший прибыть инкогнито, поехал по дороге, какую указали его курьеры. Его братья и жена, обманутые этим, выехали ему навстречу, между тем как Бонапарт был в Париже уже 16 октября (24 вандемьера).

Он прибыл в свой дом на улице Шантерен, о чем никто и не подозревал, а через два часа отправился в Директорию. Стража узнала его и приветствовала восклицаниями «Да здравствует Бонапарт!». Он отправился к президенту Директории, тогда им был Гойе; а на следующий день представился всему составу Директории. Бонапарт открыто заявил, что, упрочив положение своей армии в Египте победами при Фаворе и Абукире и вверив командование ею генералу, способному обеспечить ее благоденствие, он лично отправился на помощь Республике, которую считал погибшей; он нашел ее уже спасенной подвигами своих собратьев по оружию, чему искренно радуется. «Никогда, – прибавил Бонапарт, положа руку на эфес своей шпаги, – никогда я не извлеку ее иначе, чем для защиты Республики!»

Президент обратился к Бонапарту с комплиментами по поводу его побед и возвращения и крепко обнял его. Прием, казалось бы, был весьма лестным, но на самом деле опасения были слишком основательны и слишком оправдывались обстоятельствами, чтобы это возвращение могло быть приятно пяти республиканским правителям.

Если люди пробуждаются после долгой апатии и привязываются к чему-нибудь, то привязываются страстно. В том ничтожестве, в какое впали мнения, партии и власти, некоторое время все оставались без привязанности к чему-нибудь: и люди, и вещи – всё и всем опостылело. Но при появлении необыкновенной личности, которую Восток так неожиданно возвращал Европе, всё отвращение и все колебания прекратились. К Бонапарту немедленно обратились взгляды, желания и надежды.

Все генералы, занимавшие должности или уже нет, были они патриотами или умеренными, все окружили Бонапарта; это было естественно, так как он был главой этого честолюбивого и недовольного класса людей: в нем они, казалось, находили мстителя. Все министры, все чиновники, последовательно впадавшие в немилость в соответствии с колебаниями Директории, также сбегались к новоприбывшему. Казалось, их целью было только посетить знаменитого воина, на самом же деле они стремились наблюдать и льстить могущественному человеку, которому, по-видимому, принадлежала будущность.

Бонапарт привез с собой не покидавших его Ланна, Мюрата и Бертье. Вскоре у него стали показываться, несмотря на разницу во мнениях, Журдан, Ожеро, Макдональд, Бернонвиль, Леклерк, Лефевр и Марбо. А затем в эту свиту вошел и сам Моро. Бонапарт встретил его у Гойе; сознавая, что личное превосходство позволяет сделать первый шаг, он обратился к Моро, выразил ему свое нетерпение в желании познакомиться с ним поближе и уважение, глубоко тронувшее последнего. Затем Бонапарт подарил генералу сабельный клинок, осыпанный камнями, и успел полностью его очаровать.