История Франции. Средние века. От Гуго Капета до Жанны Д'Арк - [38]

Шрифт
Интервал

Документ, дающий пищу для размышлений, был составлен потому, что Гуго из Люзиньяна только что вновь признал: он — «человек» графа аквитанцев. Homo. Заметим, что писец выбирает отнюдь не этот термин, когда говорит о воинах, находящихся в распоряжении владельца замка, фьеф которого они с ним разделяют. Он называет их словом «вассалы». Для обозначения отношений между господином и государем скриб считает необходимым использовать иной словарь, ибо эти отношения имеют другую природу. Судя по его рассказу, связь между господином и государем представляется очень крепкой (но повторю, рассказ лукав, ибо в нем выпячиваются факты, оскорбительные для Гуго, чтобы оправдать его прошлый мятеж и, может быть, будущие возмущения). Прочность эту обусловливает чувство, которое автор текста в одном месте называет «дружбой», в двух других — «любовью». «Человек» является «другом», добрым другом сеньора. И одновременно — «верным человеком» сеньора. Взаимная приязнь порождает взаимные обязательства сторон. В записке, которую заказал Гуго, упор делается, естественно, на обязательства патрона, который также должен блюсти верность. Если он что-либо обещает, то как «сеньор должен приходить на помощь (adjuvare) своему человеку». Через эту невнятную латынь просвечивает мысль о верности как высшей ценности; она связывает сеньора и его друга намного прочнее, чем каких-либо других людей; верность проявляется прежде всего по взаимной помощи. Однако при ее оказании стороны не равны. На добросердечие «сеньора» «человек» отвечает самоотречением. Он более не хозяин самому себе, он принадлежит своему сеньору. «Ты есть мое (или, скорее, «ты есть от меня» — ехте: не проглядывает ли здесь идея родства, отцовства?), ты есть мой, дабы исполнять мою волю», — обращается граф Гильом к Гуго, и на протяжении всего рассказа последний заверяет графа в своем полном ему подчинении. По словам Гуго, он всегда покорялся, несмотря на свою горечь, печаль, несмотря на то, что чувствовал себя обманутым: «Я во всем тебе доверился», «Я нес службу».

Гуго соглашался, в частности, быть человеком других сеньоров, хотя это ему претило; но он испытывал давление Гильома, который говорил ему: «Ты настолько принадлежишь мне, что если бы я приказал тебе сделать сеньора из крестьянина, то ты должен был бы это сделать». Гуго из Люзиньяна предстает здесь фактически как человек, служащий трем другим сеньорам — графу Анжуйскому, епископу Пуатье и графу Маршскому; у двух последних он был временным пользователем части одного из замков. Представляется прежде всего, что обязательства одновременно по отношению к двум, трем, четырем сеньорам были взяты по инициативе графа аквитанцев. И дело здесь не в том, что этот государь пошел, скрепя сердце, на раздел дружбы. Граф вынудил того, кто его «любил» (причем заставил с трудом — в одном случае Гуго сопротивлялся целый год), «любить» еще и другого. Можно предположить, что сиру Люзиньяна отводилась роль, подобная роли пешки в шахматной игре; Гильом продвигал своего человека на территорию, подчиненную тому или иному его сопернику — епископу, графу, носителям власти такого же уровня, как и его собственный. С помощью Гуго Гильом получал доступ к той или иной крепости, ранее для него недосягаемой; он действовал точно так же, как отец, который отдает свою дочь замуж в тот дом, где намерен закрепиться. Отмечу далее, что дополнительные обязательства носят такой же принудительный характер, как те, которые ставят Гуго в зависимость от Гильома. «Ты есть от меня», — обращается граф Анжуйский к Гуго, желая помешать ему захватывать все то, что тот не получил «в знак милости». Таким образом, в данном случае оммаж дается в обмен на «благодеяние».

В самом деле, любой сеньор обязан «совершать благодеяния» для своих людей, что практически означало — женить их, «доверить» им какую-либо «честь», какой-либо «фиск». Без щедрости нет служения. Имея под своей властью крепости, граф Пуатье должен их раздавать в пользование, по крайней мере, обещать это и держать свое слово. В противном случае эти крепости у него возьмут силой. Злейшими врагами сеньора оказываются его «друзья», если им приходится слишком долго ждать милости, если они разочарованы и начинают чувствовать себя жертвами предательства, обмана. К их числу относится и сир Люзиньяна, который, по его собственному признанию, мало-помалу начал «сомневаться в графе из-за всего того коварства и зла, жертвой которого он столь часто оказывался». Граф постоянно нарушает слово, «которое сеньор должен своему человеку», ибо он не в состоянии без конца раздавать замки или доли замков. Именно поэтому Гуго чувствует себя обманутым. Гильом не пришел к нему на помощь, когда рыцари замка Сивре, на который Гуго заявлял свои права, полностью сдали его графу Маршскому; «сеньор, которому он доверился по совету графа Пуать, отобрал от него его фиск». Гуго разорвал связь с этим сеньором, он отдает себя в руки своего первоначального господина, желая вернуть утраченное. Однако этому государю не остается ничего другого, как только мирить двух конкурентов, но согласие между ними длится недолго: сир Люзиньяна атакует укрепления, которые держит Бернар Маршский, сжигает их, а затем обращается к Гильому за разрешением их «восстановить». Между тем этот замок находится под властью графа Анжуйского. Гильом вновь проявляет осторожность, приказывая Гуго оставить замок. Следуют длительные переговоры, даются обещания, возникает подозрительность: «Ты уже мне много наговорил, мой господин, и ты меня обманул»; «Не причиняй мне зла, иначе я не буду более твоим верным человеком, я не буду более служить». В конце концов Гуго уступил, вывел из замка своих воинов, стоявших там гарнизоном. Но одновременно счел себя свободным, полагая, что поскольку ему не была оказана помощь, то его более не связывает клятва верности, данная герцогу Аквитанскому. В руках этого государя фьеф спорного замка являлся «залогом», гарантией на тот случай, если сир Люзиньяна захочет избавиться от службы и под его началом.


Еще от автора Жорж Дюби
Трехчастная модель, или представления средневекового общества о себе самом

Книга Жоржа Дюби, одного из крупнейших французских медиевистов, посвящена социальным представлениям Средневековья. Это прежде всего история того, что думало средневековое общество о себе самом. Но это рассказ и о том, как соотносились такие размышления с действительностью, как они вписывались в более общие идеологические системы, какие корни они имели в предшествующих эпохах и какое получили развитие в последующих. Если географическое пространство исследования очерчено достаточно жестко - Север Франции, то мыслительное его пространство отнюдь не ограничивается рамками одной проблемы и одного отрезка истории.


Европа в средние века

Книга посвящена Средневековью на Западе, точнее, периоду с X по XV век. Цель настоящего издания - определить место явлений искусства среди всего того, что их окружает и приводит к их созданию, показать значение произведения искусства в определённую эпоху и ту функцию, которую оно выполняет - при всей внешней отрешенности от какой бы то ни было корысти, - его связи с производительными силами и культурой, одной из форм выражения которой оно является, а также с обществом, чьи мечты оно предвосхищает.



Время соборов

Книга замечательного французского медиевиста, наделенного к тому же еще и литературным талантом, рассматривает высочайшие творения средневекового Запада, мир сложных и чарующих форм изобразительного искусства в русле общего развития цивилизации. Жорж Дюби показывает, как в XI веке руководство художественным процессом перешло из рук королей в руки монахов, как сто лет спустя городское возрождение поставило собор в центр своих помыслов и новшеств, как в XIV веке инициатива создания великого искусства, проникнутого уже и светскими ценностями, вновь вернулась к правителям. По утверждению автора, текст как таковой перестает быть сегодня главным документом историка.


Рекомендуем почитать
Древний Египет. Женщины-фараоны

Что же означает понятие женщина-фараон? Каким образом стал возможен подобный феномен? В результате каких событий женщина могла занять египетский престол в качестве владыки верхнего и Нижнего Египта, а значит, обладать безграничной властью? Нужно ли рассматривать подобное явление как нечто совершенно эксклюзивное и воспринимать его как каприз, случайность хода истории или это проявление законного права женщин, реализованное лишь немногими из них? В книге затронут не только кульминационный момент прихода женщины к власти, но и то, благодаря чему стало возможным подобное изменение в ее судьбе, как долго этим женщинам удавалось удержаться на престоле, что думали об этом сами египтяне, и не являлось ли наличие женщины-фараона противоречием давним законам и традициям.


Первая мировая и Великая Отечественная. Суровая Правда войны

От издателя Очевидным достоинством этой книги является высокая степень достоверности анализа ряда важнейших событий двух войн - Первой мировой и Великой Отечественной, основанного на данных историко-архивных документов. На примере 227-го пехотного Епифанского полка (1914-1917 гг.) приводятся подлинные документы о порядке прохождения службы в царской армии, дисциплинарной практике, оформлении очередных званий, наград, ранений и пр. Учитывая, что история Великой Отечественной войны, к сожаления, до сих пор в значительной степени малодостоверна, автор, отбросив идеологические подгонки, искажения и мифы партаппарата советского периода, сумел объективно, на основе архивных документов, проанализировать такие заметные события Великой Отечественной войны, как: Нарофоминский прорыв немцев, гибель командарма-33 М.Г.Ефремова, Ржевско-Вяземские операции (в том числе "Марс"), Курская битва и Прохоровское сражение, ошибки при штурме Зееловских высот и проведении всей Берлинской операции, причины неоправданно огромных безвозвратных потерь армии.


Могила Ленина. Последние дни советской империи

“Последнему поколению иностранных журналистов в СССР повезло больше предшественников, — пишет Дэвид Ремник в книге “Могила Ленина” (1993 г.). — Мы стали свидетелями триумфальных событий в веке, полном трагедий. Более того, мы могли описывать эти события, говорить с их участниками, знаменитыми и рядовыми, почти не боясь ненароком испортить кому-то жизнь”. Так Ремник вспоминает о времени, проведенном в Советском Союзе и России в 1988–1991 гг. в качестве московского корреспондента The Washington Post. В книге, посвященной краху огромной империи и насыщенной разнообразными документальными свидетельствами, он прежде всего всматривается в людей и создает живые портреты участников переломных событий — консерваторов, защитников режима и борцов с ним, диссидентов, либералов, демократических активистов.


Отречение. Император Николай II и Февральская революция

Книга посвящена деятельности императора Николая II в канун и в ходе событий Февральской революции 1917 г. На конкретных примерах дан анализ состояния политической системы Российской империи и русской армии перед Февралем, показан процесс созревания предпосылок переворота, прослеживается реакция царя на захват власти оппозиционными и революционными силами, подробно рассмотрены обстоятельства отречения Николая II от престола и крушения монархической государственности в России.Книга предназначена для специалистов и всех интересующихся политической историей России.


Переяславская Рада и ее историческое значение

К трехсотлетию воссоединения Украины с Россией.


Психофильм русской революции

В книгу выдающегося русского ученого с мировым именем, врача, общественного деятеля, публициста, писателя, участника русско-японской, Великой (Первой мировой) войн, члена Особой комиссии при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России по расследованию злодеяний большевиков Н. В. Краинского (1869-1951) вошли его воспоминания, основанные на дневниковых записях. Лишь однажды изданная в Белграде (без указания года), книга уже давно стала библиографической редкостью.Это одно из самых правдивых и объективных описаний трагического отрывка истории России (1917-1920).Кроме того, в «Приложение» вошли статьи, которые имеют и остросовременное звучание.